Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

усмехнулся Уфимцев. — Я дольше твоего на свете живу, и знаю верное: Господь не любит, когда всуе Его имя поминают. Да еще с ложными намерениями… Стало быть, свез-таки ты Попова седьмого мая на тот берег?

— Свез, ваше высокоблагородие, — ответил лодочник.

— Что ж, Бог тебе судья, Яким, ступай, — как-то отрешенно произнес уездный исправник. — Только потом, голубчик, не смей говорить, что, дескать, бес тебя попутал…

Затем все трое полициантов направились в господскую усадьбу. Из флигеля навстречу им вышел сам управляющий имением Козицкий. Никакой настороженности в лице или тени неудовольствия Уфимцев не приметил. Правда, радушной улыбки и хлеба-соли тоже не было. Немудрено — полицейских хлебом-солью нигде и не встречают, тем более находящиеся под подозрением в смертоубийстве.

— Вы ко мне, господа? — спокойно спросил он и, получив утвердительный ответ от исправника, отошел в сторонку, пропуская полицейских: — Проходите… Проходите во флигель.

На какое-то время Козицкий задержал взор на приставе Виннике, но тот смотрел мимо и, мельком скользнув по лицу управляющего взглядом, довольно холодно поздоровался с ним, не подав руки. На чело Самсона Николаевича опустилась тень, но скоро исчезла, и его лицо снова приобрело спокойное деловитое выражение, как и подобает человеку, какового ждет впереди неприятное, но необходимое занятие, которое лучше всего исполнить побыстрее, с тем, чтобы скорее и позабыть о нем.

В гостиной на столе дымился самовар, стояли несколько приборов с чашками и блюдцами и подле каждого — розеточка с вареньем. Горка сушек высилась с одной стороны стола, горка калачей — с другой.

— Чаю? — спросил Козицкий и, не дожидаясь согласия, стал рассаживать гостей. — А может, наливочки вишневой или черносмородиновой? — предложил он, невольно бросив взгляд на станового пристава Винника. — Изготовлена по домашнему рецепту еще времен императрицы Анны Иоанновны. Так что качество продукта, можно сказать, проверено полутора веками. Не наливочка, господа, а нектар райский. Вот Ираклий Акакиевич про то хорошо ведает, не даст соврать.

— Мы на службе, а посему горячительные напитки нам не положены, — ответил за всех Уфимцев. — А от чаю не откажемся…

— Вот и славно. Настя! — позвал Козицкий.

В гостиную вошла привлекательная молодая женщина с подносом, уставленным разными закусками. По всему было видно, что Козицкий гостей ждал, а стало быть, к их встрече готовился. Во всех возможных смыслах, плохих и хороших.

За столом по преимуществу молчали. Несколько фраз, которыми обменялись Уфимцев и Козицкий, ничего не значили: что-то про урожай и погоду.

Время от времени появлялась Настя, и тогда урядник Гатауллин просто не отводил от нее взгляда, в котором явно читалось: «Ах, какая якши девка, мине пы такую». Молодая женщина и правда была весьма хороша: ладная фигура совсем не деревенской широкой кости, чистое лицо с правильными и тонкими чертами, ясный взгляд. Вот он-то и очаровывал. Женщина смотрела на гостей так, словно только что хохотала во весь голос и из ее глаз еще не исчезли лучистые искорки смеха.

Становой пристав Винник и исправник Уфимцев также обратили внимание на эти необыкновенные глаза. Ираклий Акакиевич невольно подумал про нее, что небось она весьма жарка в постели, и несколько раз с завистью посмотрел на Козицкого. Он знал, что эта женщина не просто экономка и прислуга Козицкого, а еще исполняет для него и иные обязанности: такие, какие жены исполняют для своих законных мужей. Связь эта началась давно, месяца через три после исчезновения мужа Насти, Семена, а может, даже и пораньше будет. Поначалу это был слух, докатившийся до станового пристава, как это обычно и бывает: кто-то что-то видел, кому-то что-то сказал, некто кое-что приметил. Потом слухи прекратились, поскольку Козицкий стал открыто проживать с Анастасией во флигеле барской усадьбы. А муж ее так и не отыскался. Ушел в июле прошлого года в лес по грибы и не вернулся. Заявила о его исчезновении сама Настя — тогда он видел ее глаза заплаканными. И все равно в них лучилось нечто, что притягивало взгляд, как магнит. Есть что-то такое в них, бабах этих, чему не придумано верных слов. И кроется это нечто в их взорах, а еще походке, жестах и легкой улыбке. И названия этому «нечто» не придумано…

Павел Ильич, напротив, приметил в лице Настасьи некую порочность, которую мог уловить только человек опытный, довольно уже поживший на этом свете и повидавший всякое. Было, было нечто такое во взгляде Анастасии и маленьких жестких складочках возле пухлых губ…

После чаю состоялся разговор. Становой пристав Винник с урядником Гатауллиным с разрешения управляющего, испрошенного так, для порядка, занялись досмотром усадьбы, а Уфимцев и Козицкий уединились в кабинете управляющего. Павел Ильич события не торопил: обстоятельно и последовательно он расспрашивал Козицкого о событиях дня шестого мая, когда в имение приехал с ревизией и за деньгами главноуправляющий Попов. Для себя уездный исправник Уфимцев решил так: если Козицкий будет отрицать свою ссору с Поповым, то есть врать, стало быть, он нагло лжет и во всем прочем, в том числе и о том, что Попов покинул имение. Это бы означало, что Козицкий, несомненно, виновен или причастен к исчезновению главноуправляющего…

— Выходит, Попова так и не нашли? — с некоторой печалью в голосе спросил Козицкий после того, как уездный исправник задал несколько почти ничего не значащих вопросов касательно того, в каком настроении пребывал главноуправляющий, когда приехал в Павловское, и торопился ли он обратно в Москву.

— Нет, — ответил Уфимцев.

— И вы теперь полагаете, что это я убил Попова, а труп спрятал здесь, в имении? — задал вопрос прямо в лоб Козицкий не без сарказма и примеси горечи от обиды, что ему не верят.

Павел Ильич не счел необходимым отвечать на этот вопрос. И в свою очередь тоже прямо спросил:

— Какие у вас были отношения с господином Поповым?

— Вполне обыкновенные, — чуть помедлив, ответил Козицкий.

— А что за характер был у Попова? — спросил Уфимцев.

— Не простой, — опять помедлив, ответил Козицкий. Было похоже, что он обдумывает каждое слово, прежде чем его сказать. — Он был строг и даже придирчив.

— Строг и придирчив… — раздумчиво повторил Павел Ильич. — А не значит ли это, что вследствие такого характера вашего главноуправляющего у вас были с ним, скажем так, трения?

— Значит, — просто ответил Козицкий. — Господин Попов был весьма скрупулезен и педантичен и замечал самую малейшую погрешность в отчетных бумагах.

— И он заметил такую погрешность в свой последний приезд? — осторожно спросил исправник.

— Да, — честно признался Козицкий. — Было замечено несколько описок с моей стороны.

— Эти описки касались материальных средств? — задал уточняющий вопрос Уфимцев.

— Не совсем, —