Рассказы - Роберт Альберт Блох

тащит меня внутрь. Это всего лишь сарай с баром и множеством столов на месте конюшенных стойл. Банда шалунишек валяется на полу, а на платформе сидит этот Горячий Микки и его беженцы. Мне они кажутся беженцами из ванны.

На самом деле, я никогда не видел такого паршивого сборища людей за пределами турецкой бани на следующий день после Нового года. Они выглядят так, будто умирают, и звучат так же. Потому что они исполняют такой шум, какого я никогда в жизни не слышал, а я ведь однажды целый год работал на сталелитейном заводе. Но эти ушлепки стучат и вопят на рожках, трубах и барабанах, и все это гремит так громко, что можно подумать, будто кто-то строит метро….

Но толпе это нравится. В зале полно народу, и все танцуют, подняв вверх пальцы, а иногда и юбки. Мне не нужно второй раз прищуриваться, чтобы увидеть, что действительно есть много парней, которые приходят в это заведение. Буги тащит меня к столу и ухмыляется.

— Слушай, — щебечет он, весь сияя. — Давай, послушай, — настаивает он, заставляя меня вынуть пальцы из ушей.

— Слышишь, как ребенок колотит по бивням?

— Что?

— Пробивает слоновую кость, — говорит Буги.

— Что?!

— Играет на пианино.

— О…

— Папочка, — кричит он, или что-то в этом роде. — Фип, я хочу, чтобы ты играл на кларнете.

Что касается меня, то я не отличу кларнет от окарины; на самом деле, когда дело касается музыки, я не могу отличить бас от отверстия в Пикколо. Но я ищу парня, который играет громче и гордо, и я вижу, кого он имеет в виду. Он встает, когда играет, и остальные музыканты следуют за ним. Когда я стараюсь изо всех сил, я слышу, как его кларнет гудит, перекрывая другой шум, и в нем много ритма. На самом деле, вся толпа слышит это, потому что они вообще не хотят прекращать танцевать. Всякий раз, когда номер заканчивается, они хлопают мизинцами так сильно и долго, что оркестр должен продолжать играть.

— Видишь? — шепчет Буги. — Что я тебе говорил? Он самородок. У него гепатит до ступеньки. — Буги тычет пальцем в толпу. — Послушай, даже барменам приходится танцевать.

Это факт. Я и сам их замечаю. Кроме того, я обнаруживаю, что мои собственные ноги немного подпрыгивают. Это действительно ритм.

— Труби, как я, — внезапно говорит Буги. Он указывает на пол. Я вижу, как маленькая мышка выбегает из своей норы и носится туда-сюда в такт музыке.

— Чтобы ловить мышей, нужна настоящая кошка, — говорит мне Буги. — А теперь подойди и скажи этому парню, что хочешь быть его агентом. Скажи ему, что ты устроишь для него прослушивание с большой группой. Успокойся, он очень робок и еще не знает, что к чему, ведь он новичок в этой стране.

Поэтому, когда номер заканчивается и толпа, наконец, прекращает хлопать и садится, мы скользим к сцене. Сначала Буги знакомит меня с лидером.

— Давай, познакомься, — говорит он. — Это Горячий Микки. Микки, мой приятель хотел бы поговорить с твоим кларнетистом.

— Хм, — хмыкает толстый вожак. — Он безопасен?

— Строго в квадрате от Делавэра, — отвечает Буги. Он тащит меня к тощему кларнетисту. — Все они нервничают при встрече с незнакомцами, — шепчет он. — Боятся шпионов, идущих по их следу. Этим беженцам довольно трудно выбраться из Европы. Так что успокойся.

Затем он толкает меня на платформу и хватает тощего за руку.

— Герр Пфайффер, — говорит он, — я хочу познакомить вас с вашим новым агентом, Левшой Фипом.

Тощий парень поднимает голову. У него большие, глубокие глаза, в которых горит огонь. Это очень сильный взгляд, и когда мы пожимаем друг другу руки, я обнаруживаю, что у него очень сильная хватка.

— Агент? — говорит он. — Мне не нужен агент. У меня здесь хорошая работа, я играю в этом прекрасном оркестре, так зачем мне агент?

Эта двусмысленность оказывается чем-то вроде немецкого акцента, но я просто передаю ее и делаю то, что говорит мне Буги.

— Как бы тебе понравилось зарабатывать большие деньги в настоящей группе? — готовлю я его. — Я могу найти тебе работу, где ты станешь знаменитым.

Пфайффер быстро качает головой.

— Я не хочу становиться знаменитым, — говорит он. — У меня на хвосте враги, и я не желаю публичности.

Он снова встряхивает длинными вьющимися волосами. А потом мы с Буги займемся им всерьез. Между танцами проходит час, но, чтобы сложить длинную историю, он, наконец, соглашается прийти завтра, в свой выходной, на прослушивание. Так что мы с Буги уходим, очень довольные, пока он играет последний номер за вечер. Когда мы выходим за дверь, толпа сходит с ума по всей танцплощадке.

— Он сенсация, — кричит Буги. — Бродвей его полюбит! Подумай о радио-передачах — ой! — Последнее слово он произносит, когда чуть не вылетает за дверь. Он спотыкается о стаю мышей, которые вальсируют по коридору.

— Мы можем, по крайней мере, продать его Уолту Диснею, — решаю я.

Но на следующий день я продаю Пфайффера не Уолту Диснею. Мы с Буги идем вниз и договариваемся о прослушивании не с кем иным, как с Лу Мартини и его коктейльными кавалерами. Они играют в большом отеле, в комнате, которую называют Тигровой. Буги разбирается во всех деталях. Я узнаю, что прослушивание актеров — это когда они приходят на обычное танцевальное представление и сидят вместе с остальными оркестрантами, чтобы посмотреть, соответствует ли их шум взрывам аплодисментов. И буги дает этому Лу Мартини потрясающее представление о том, насколько хорош Пфайффер. По тому, как он описывает свою любовь, можно подумать, что Пфайффер был ангелом Гавриилом, а не сломленным беженцем. Но Мартини говорит, что все в порядке, он даст ему шанс, пусть придет сегодня вечером со своим кларнетом на танцевальный ужин. Только Мартини предупреждает нас, что Пфайфферу лучше быть хорошим, потому что Тигровая комната обслуживает только сливки общества, а плохая музыка заставит их свернуться.

Итак, мы выходим, очень взвинченные, и я веду Пфайффера к себе домой и сообщаю ему хорошие новости. Пфайффер, кажется, не слишком доволен — можно подумать, что у него свидание в Тигровой комнате. Его большие глаза затуманиваются, и он проводит костлявыми пальцами по швабре на голове.

— Ах, эта игра мне не нравится, мистер Фип, — ворчит он. — Мою музыку безопаснее играть в конюшне, но не на танцполе.

— Ты потрясающий, — говорит ему Буги. — Ты все равно знаешь все числа, которыми пользуется Мартини. Кроме того, у тебя свой стиль, и все, что ты делаешь, это лижешь, а не забиваешь.

— Возможно, слишком жарко будет