Спросите у бабушки Сидзуки - Ситири Накаяма

Кацураги продолжил свой рассказ, немного понизив голос. Мадока понимала, что это во многом из чувства долга к ней, поэтому не намеревалась его прерывать.

– Она во всем созналась. В тот день она приехала с бисквитом, чтобы еще раз попросить бабушку подумать о ее переводе в университет искусств. Она все же не отказалась от своей мечты стать иллюстратором.

«А-а, наверное, ее желание было даже сильнее, чем мое – стать юристом, – подумала Мадока. – Для того чтобы поменять путь, который единожды выбрал, нужна небывалая сила воли».

– Однако Кимиё-сан не просто отказала ей, а начала ругать ее мать. Говорила, что она выбрала бестолкового мужа, от которого родилась вот такая бестолковая дочь. Мио сказала, что на секунду все заволокло красной пеленой. А когда пришла в себя, рассеянно посмотрела сверху вниз на тело Кимиё-сан.

Мадока почувствовала боль в груди. В памяти всплыла веселая улыбка Мио, когда они болтали, сидя в кафе. Это было лицо человека, который изо всех сил старается жить, при этом пряча где-то внутри свою тень. Мадока не нашла в себе сил сделать вид, что это ее не касается. Они обе потеряли родителей в результате несчастного случая. Это чувство потери, которое кажется даже абсурдным, может понять только тот, кто прошел через подобное. Из-за этой личной истории Мадока смогла прочувствовать все события, которые свалились на Мио, так, будто это произошло с ней самой.

И то, что она вдруг спросила тогда в Кагурадзаке: «Интересно, Кацураги-сан сейчас свободен?» – безусловно, было только для того, чтобы как-то сблизиться с ним и получить доступ к информации по делу. Она, вероятно, была настолько загнана в угол, что корчилась от боли в этом болоте из тревог.

«Мио – это еще одна я», – подумала Мадока.

Принесли первые закуски из сета, который они заказали.

Однако перед тем, как притронуться к еде, Кацураги немного выпрямился.

– Честно говоря, я должен перед тобой извиниться.

– Что?

– Сразу после того, как мы раскрыли это дело, я получил чрезмерную похвалу от начальника Такарабэ. Он сказал, что я обладаю проницательностью, которую редко встретишь, и гибкостью ума, которая не ограничена рамками здравого смысла. Мне было так стыдно, что я аж съежился. А все потому, что эти слова нужно было сказать тебе.

«Какой он честный человек, – подумала Мадока. – Ведь мог бы промолчать и оставить это в секрете».

Это дело было связано с Красной Шапочкой, поэтому она неожиданно вспомнила детскую сказку о золотом и серебряном топорах[35]. Это басня Эзопа, но Кацураги, очевидно, ответил бы так же, как и тот честный дровосек.

«А что же я?»

– Это не все. Главный следователь Такарабэ сказал, что даже подумывает как-нибудь меня наградить. Тут я уже не выдержал и решил, что это будет нечестно по отношению к тебе. Так что я признался ему, что и в этот раз, и во время прошлого расследования воспользовался мудростью одной гражданской девушки по фамилии Коэндзи.

Мадока молчала.

Это все, что она могла.

Она не могла подобрать слов, чтобы ответить на эту искренность.

– Главный следователь сперва лишь рассмеялся, но в ходе моего объяснения наполовину поверил, наполовину засомневался, а под конец сказал, что хотел бы встретиться с тобой. У меня, конечно, груз с души упал, но если это доставит тебе неудобства, то другое дело. Так что для начала я извинюсь. Прости меня!

На этот раз взгляды окружающих были направлены на них. Однако Кацураги и виду не подал, что его это волнует, а продолжил кланяться, касаясь лбом стола.

– Перестаньте, пожалуйста! – непроизвольно вскрикнула Мадока. – Если кому и нужно извиниться, то это мне!

Кацураги удивленно поднял глаза.

Ее было уже не остановить. Вместе с мыслями, которые она так долго держала внутри, полились и слова.

– И в этот раз, и в прошлый раскрыла дело не я!

И Мадока начала рассказывать шокированному Кацураги о Сидзуке.

Глава 3. Недоверие бабули Сидзуки

1

За спиной прерывисто стрекотали цикады, которые летом имеют обыкновение петь допоздна, и казалось, что отец Рюдзин вот-вот перестанет дышать.

Кугимия Асуми, сложив ладони для молитвы, считывала его дыхание по движению губ и ноздрей. Даже эти отчаянные мольбы были напрасны, и с каждой секундой его дыхание становилось все слабее. Движения груди, облаченной в фиолетовое самуэ[36], тоже были едва различимы.

– Учитель…

Несмотря на то что девушка пыталась сдерживать себя, ее мысли невольно срывались с губ, хотя ей было велено сохранять тишину в храме.

Кроме нее, за Учителем приглядывали его жена Юмико и еще семеро смотрителей, но не было никого, кто находился бы в таком же смятении. Все, кроме Юмико, были в белых капюшонах, прикрывающих лицо до носа, поэтому их эмоции не были видны. Последователи, заботясь об Учителе, слишком боялись приближаться к его светлому лику, поэтому и надели капюшоны. Но, даже просто глядя на него, они чувствовали его поразительное спокойствие.

«Наверняка с ними такое случается не впервые, – подумала Асуми. – Именно поэтому я должна продолжать молиться – еще усерднее, чем они».

Учитель слег с болезнью четыре дня назад. Название недуга, само собой, не разглашалось, врача тоже не вызывали. Вчера во время вечерней медитации он резко пожаловался на плохое самочувствие и потерял сознание. Монахи, ночевавшие в главном здании, испытали шок, но их немного усмирили слова самого Рюдзина, которые он произнес, когда пришел в сознание:

– Не беспокойтесь. Это всего лишь обряд для обретения жизненной силы.

К монахам тут же вернулось спокойствие. Ведь в руках этих восьми смотрителей, включая Асуми, была вся жизнь Учителя. Однако, похоже, сколько бы ни было тех, кто заботится о нем, это не играло большой роли.

Тем не менее Асуми была уверена, что Учитель потерял сознание именно тогда, когда она была на службе, не просто так, на то была причина. Грех так говорить, но, если Учитель поправится, когда она будет молиться рядом, для нее эта радость будет сравнима с попаданием в рай.

Однако, несмотря на ее ожидания, дыхание Учителя становилось все слабее, ноздри уже не расширялись.

И после того, как он издал последний глубокий вздох, его дыхание остановилось.

Больше Учитель не шелохнулся.

Внутри Асуми вспыхнуло отчаяние, которое она так долго сдерживала.

– Учи-и-ите-е-ель!

В порыве чувств Асуми хотела было накрыть его своим телом, но сидевшая рядом Юмико одернула ее:

– Успокойся!