Черный список Петроградки - Дмитрий Васильевич Подлужный

Максим встал. Подошёл к окну. Во дворе пробегал пёс с порванным ошейником. Из арки выезжал желтый автомобиль «Яндекс.Доставка». Он заметил, что Арцыбашев нервно тер палец правой руки – ноготь был обломан.

– Сколько вы готовы заплатить?

Арцыбашев вздохнул.

– Триста сейчас. Остальное – если найдёте. Или… выясните, что с ним произошло.

– Фото, адрес, пароли, список контактов, телефонные номера. И я хочу попасть в квартиру.

– У меня есть ключ. Квартиру опечатывали, но я её снял. Никто не возражал – с его бумагами всё не так просто.

Максим кивнул.

– И последнее. Почему вы пришли именно ко мне?

Мужчина выдержал паузу.

– Потому что мне сказали: если кто-то и сможет найти мёртвого среди живых – это вы.

Лисовский ничего не ответил. Он просто потянулся за своей армейской сумкой, достал маленький блокнот, написал туда дату. Затем первым вышел в коридор, закрыл дверь, и они пошли вниз по лестнице, сквозь запах старой краски и варёных макарон.

Дело началось.

Глава 4. Квартира Невзорова

Квартира Сергея Невзорова находилась в начале Каменноостровского проспекта, почти у Петроградской стороны, в доме довоенной постройки – кирпичном, широком, с массивными оконными проёмами, фасадом, покрытым плиткой терракотового оттенка, и чугунными балконами, чьё кружево ржавело прямо на глазах. «Советский буржуй», как про него говорили местные – переживший и бомбёжки, и приватизацию.

Парадная была в глубокой арке. Новый домофон, но с облезшими кнопками. Внутри – тишина, пахнущая сыростью, плесенью и старым клеем. На стене – старая бронзовая табличка: «Квартира №6. Арх. Рудин, 1928 год.» Под табличкой – почтовый ящик с прорезью, в которую кто-то воткнул свернутую афишу какой-то андеграундной выставки: чёрное на чёрном, голое тело в шахматном поле.

Лисовский шёл первым. Арцыбашев слегка отставал, то и дело поглядывая на часы. Пятый этаж – без лифта. Ступени скрипели, а на четвёртом между пролётами в оконной нише сидела кошка: бледная, почти белая, с одним глазом. Она не пошевелилась, только следила.

Ключ подошёл с первого раза.

Дверь открылась медленно, туго – словно не хотела впускать посторонних. За порогом было тепло, сухо и странно… слишком тихо.

Лисовский прошёл внутрь. Пол – тёмное дерево, кое-где с разбухшими досками. Справа – гостиная, слева – коридор с дверями в спальню, кухню и ванную. Всё выглядело слишком чисто. Как будто здесь кто-то постарался оставить «ничего». Но и это было подозрительно.

Он стоял в центре комнаты, вслушиваясь. Потом медленно прошёлся.

На стенах – картины. Современная графика: монохромные лица, размытые силуэты, геометрия, превращённая в тела. Некоторые – агрессивно-психоделические. На одной – чётко различимый образ, не вяжущийся с остальными: чёрный треугольник, внутри которого – глаза, множество глаз.

Подпись: «Ж.Л. / 1986».

На журнальном столике – след от бокала. Без бокала. Под столом – пыль. На пыли – отпечатки, слишком чёткие. Кто-то приходил сюда после того, как квартира была «опечатана».

– Вы были здесь после исчезновения? – спросил Лисовский, не оборачиваясь.

– Один раз, – признался Арцыбашев. – Но я ничего не трогал. Просто хотел убедиться, что он не уехал в спешке. Паспорт был на месте. Деньги тоже. Одежда – всё аккуратно развешено. Это странно.

– Что именно?

– Он не был аккуратным. Его квартира обычно была… хм… как ателье. Книги, каталоги, вещи в беспорядке. А тут – стерильность.

Максим прошёл на кухню. Современная техника, французская кофеварка, стеклянная посуда. Всё – слишком идеально. Он открыл холодильник – почти пуст. Полбанки мёда, две бутылки воды, пачка творога с истёкшим сроком. Закрытая банка с икрой и несколько маленьких бутылок «Финляндии».

Вернувшись в коридор, он подошёл к двери, покрытой чёрной матовой краской – кабинет. Замок был другой, чем на всех остальных дверях.

– Что здесь? – спросил он.

– Это его рабочее пространство. Там были каталоги, архив, альбомы… и вот это, – Арцыбашев протянул чёрный электронный ключ. – Он не доверял обычным замкам.

Щелчок.

Дверь открылась.

Комната оказалась гораздо больше, чем ожидал Лисовский. Потолки под четыре метра. Почти всё пространство занимали стеллажи. Папки, каталоги, коробки. Некоторые были с подписями: «Графика 60-х», «Неофициальное искусство Ленинграда», «Петербург. Частные коллекции. Конфиденциально.»

На столе, заваленном бумагами, стоял толстый чёрный блокнот, обтянутый кожей. Без подписи. Только на корешке выбито: «ЧС» – чёрными буквами, словно выжжено.

Максим открыл его.

Страницы исписаны мелким, ровным почерком. Каждая – имя, дата, и короткий комментарий.

«Тимофеев И.П. – ушёл в 1998 – картина «Падение» – нашёл в Мурманске».

«Герасимова – имя неизвестно – исчезла после выставки «Микротело» – 2017»

«А.Ф. – возможно, связан с «Лестницей» – не вышел из двора на Льва Толстого».

Каждая запись – как намёк на что-то большее. Как если бы он вёл собственный реестр исчезнувших. Как будто кто-то собирал чёрный список Петроградки – буквально.

Лисовский медленно пролистал страницы. Все – аккуратные, как криминальные досье. И только одна – вырвана.

Он посмотрел на Арцыбашева.

– Вы знали об этом?

– Нет… – голос его дрогнул. – Я… я думал, это просто… странности. Он всегда был одержим. Но… это похоже на…

– На работу следователя, – сказал Лисовский. – Только не официального.

Он закрыл блокнот и положил в сумку.

На последней странице была приписка, карандашом, как на скорую руку:

«Слишком много совпадений. Улица. Галерея. Дом. Всё пересекается. Список больше, чем я думал. Если не выйду – смотри наверх.»

Максим поднял глаза. Потолок был ровным, крашеным.

Но за люстрой торчал уголок бумаги. Он взял стул, встал. Бумага – старый фотоснимок. Размытый. Группа людей на фоне стены с граффити. Лица зачёркнуты красной ручкой. А в углу подпись:

«Я знаю, кто следующий.»

Глава 5. Галерея K.A.R.A.

На первый взгляд, галерея K.A.R.A. ничем не отличалась от десятков других «арт-пространств» на Петроградке, которые выросли на месте старых парикмахерских, швейных мастерских и заброшенных подсобок.

Она располагалась на улице Чапаева, в бывшем продуктовом магазине времён Брежнева, с бетонным козырьком, облезлыми буквами «Универсам» над входом – их так и не сняли, оставили «для атмосферы». На фасаде – новое стекло и аккуратная табличка с эмблемой: чёрный круг, разделённый пополам, как глаз камеры.

Внутри галереи пахло не краской – пахло страхом, тонким, скрытым под запахом кофе, лака и дорогих духов.

В холле стояла женщина – высокая, в чёрном платье до щиколоток и с лисьей шалью. У неё были острые скулы, холодные глаза и манера смотреть мимо