Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

что слева. На глаза им не попадаться… Неровен час, что-нибудь дурное выкинут. А ты, – повернулся он к Михайлову, – будешь вместе со мной здесь за ними присматривать. Всем все понятно?

– Так точно, Александр Александрович, – заверил Михайлов.

– А раз понятно, тогда разбегайтесь по местам!

Неторопливо, как только люди на отдыхе, и стараясь не привлекать к себе внимания, приставы покинули верхнюю палубу.

– Александр Александрович, – наклонившись к полицмейстеру, негромко заговорил Михайлов. – На противоположной стороне у перил какой-то киргиз стоит и все в нашу сторону посматривает. Я его еще на пристани подметил. Что-то не нравится мне это.

Александр фон Таубе посмотрел в сторону, куда указал Михайлов. У перил, поглядывая на разлив реки, стоял узкоглазый мужчина средних лет, одетый по-татарски в синюю туникообразную рубаху с бешметом и шаровары в бордовую полоску. Улыбнувшись проходившей мимо дородной даме с раскрытым зонтиком, он что-то произнес, отчего женщина залилась веселым энергичным смехом.

– На киргиза не похож, – возразил барон. – Какой-нибудь бек из Бухары. Приехал, наверное, с коммерцией в Россию. Их сейчас много здесь. А что ему еще делать? Только на хорошеньких барышень поглядывать. Ты не слышал, что он сказал этой даме?

– Слышал… Сказал, что если ветер снесет ее с палубы, то он будет первым, кто бросится в воду, чтобы спасти ее.

– А он ловелас, – улыбнулся полицмейстер. – Я сейчас спущусь к капитану, пусть передадут на берег, чтобы к пристани подошли полицейские. Чайкин не должен улизнуть. Постараемся взять его по-тихому. А ты здесь карауль!

Пароход «Ниагара» прибывал на Сибирскую пристань, крупнейшую из двенадцати: она представляла собой огромный кусок песчаного берега, поделенный на многие отрезки, на которых располагались деревянные здания вперемешку с каменными – все это были склады, а также известнейшие пароходные товарищества Российской империи. На воде, устремившись на глубину прямыми широкими стрелами, стояли дебаркадеры, а вдоль берега растянулись многочисленные конторы пароходных предприятий и судовладельцев. В глубине китайских рядов проглядывал купол армянской церкви, минареты мечети шпилями раздирали клочковатое, выцветшее, словно крашенный холст, небо, а в самом сердце ярмарки возвышался Александро-Невский собор.

Большая часть тех пассажиров, кто намеревался остаться в Нижнем Новгороде, уже вышла из своих кают и со скарбом двинулась по длинным коридорам парохода к выходу, образовав значительное уплотнение, а Чайкин с Кучеровой и девочкой все не появлялись.

На верхнюю палубу, где продолжал дежурить Михайлов, вернулся барон Александр фон Таубе и беспокойно поинтересовался:

– Не выходили?

– В каюте еще, Александр Александрович, глаз с двери не спускаю, – заверил участковый пристав.

– Чего же они тянут-то? Уж не надумали ли дальше ехать? Этого нам еще не хватало! Зови остальных! Подежурю пока.

– Слушаюсь, – негромко пробасил полицейский и заторопился к трапу, с которого спускались остальные пассажиры.

Нижний Новгород жил с размахом и напоминал потревоженный муравейник. С Волги громогласно звучали гудки отправляющихся и прибывающих пароходов. Нижегородская ярмарка начнется через несколько дней, но гостиницы уже переполнены, а сам город – и без того немалый – за последние дни увеличился вдвое и пребывал в предвкушении празднования.

Гурьбой к пристани уже подошли полицейские, ряженные в одежды приказчиков и грузчиков. Наметанному глазу легко было углядеть в спешащих государевых людей – не было у них той услужливости и слащавости, свойственной людям торговли. Шли уверенно, широким шагом и молодцевато, сурово посматривая вокруг, как если бы выискивали среди встречных беглого каторжника.

– Может, что-то почувствовали, вот и сидят? Момента дожидаются? Ждать более уже не станем. Вот что сделаем, – хмуро осмотрев подчиненных, распорядился барон: – ты, Михайлов, зайдешь с той стороны и станешь у иллюминатора, если вдруг они надумают через него уйти, а остальные рядом со мной пока побудьте, мало ли чего может статься… А уж я их потороплю.

Подошли к каюте. Полицмейстер прислушался, пытаясь уловить через закрытую дверь какие-либо звуки. В каюте царила немота. Мимо, не обращая на собравшихся внимания, спешили пассажиры, опасаясь, что судно уйдет раньше, чем они сойдут с парохода.

Капитан «Ниагары», худой сорокалетний шатен в новенькой белоснежной униформе, предлагал барону фон Таубе в помощь своих матросов, но нижегородский полицмейстер, сдержанно отказался, сославшись на то, что для задержания преступников требуются соответствующие навыки, каковых у матросов не имеется. И вот сейчас, стоя перед закрытой дверью, полицмейстер подумал, что погорячился с отказом, и неплохо было бы иметь в качестве прикрытия парочку плечистых матросов.

Постучавшись в дверь, барон громко и вполне любезно произнес:

– Господа, открывайте! Прибыли в Нижний Новгород, пароход через минуту отчаливает. Вам нужно выходить.

Некоторое время из каюты не доносилось ни звука, а потом раздраженный мужской голос отреагировал:

– А в чем, собственно, дело? Мы заплатили за эту каюту и не собираемся выходить в Нижнем, у нас билеты до Ярославля!

– У нас в записях отмечено, что вы сходите в Нижнем Новгороде. Уже подошла супружеская пара, очень сердятся, желают занять свой номер. Мы бы хотели прояснить ситуацию. Покажите, пожалуйста, ваши билеты, – любезно объяснялся барон. – Нам нужно разобраться.

– Черт знает что такое! – прозвучало в ответ негодование. – Платишь большие деньги, и тут такое…

Через некоторое время дверь открылась, и в проеме предстал высокий мужчина с бородкой.

– Это полиция! Взять его! – распорядился полицмейстер.

Полицейские мгновенно вцепились в плечи подозреваемого.

– Что происходит? – попытался освободиться Федор Чайкин от крепких рук приставов. – По какому праву?! Я буду жаловаться!

– Я полицмейстер Нижнего Новгорода Александр Александрович фон Таубе. Надеюсь, слыхали? А это мои помощники.

Прасковья Кучерова, застывшая в центре каюты, с расширенными от ужаса глазами, взирала на арест сожителя. На кровати сидела девочка десяти лет и внимательно наблюдала за происходящим.

Барон Александр фон Таубе прошел вовнутрь помещения и, остановившись напротив женщины, поинтересовался:

– А вы почему не протестуете? Может, для убедительности следует покричать, позвать капитана судна, пригрозить полицией, жаловаться на произвол? А вы прямо как в рот воды набрали. Может, сразу мне скажете, где икона Богородицы? Тогда постараюсь чем-то вам посодействовать, а так на каторгу, милочка… На каторгу! Знаете, что там с женщинами происходит? Ведь их там крайне мало… Икона при вас?

– Я не знаю ни о какой иконе, – едва слышно произнесла Кучерова.

Глянув на могучего Михайлова, подошедшего ко входу в каюту, полицмейстер приказал:

– Переройте здесь все вверх дном! Икона должна быть найдена! Может, под матрасами прячут.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – в один голос гаркнули приставы и уверенно поскидывали с кроватей одеяла.

– За шкафом не забудьте глянуть. Вижу, что разговор наш может затянуться, господин Чайкин.

– Я не знаю, о чем вы тут говорите? – удивленно произнес мужчина. – Не знаю никакого Чайкина. Мы Сорокины. Супруги Сорокины! Произошло какое-то чудовищное недоразумение!

– Надеюсь, и