Рулетка господина Орловского - Владимир Черкасов-Георгиевский

— Истинно речь ведешь. Да у меня для вклада средств получше «рыжиков» товары имеются! Глянь* ка аккуратно.

Затескин неприметно повернул голову в сторону говорящих и напрягся, готовясь на секунду приподняться, когда Степка покажет свои сокровища. Потом по сдавленному «ах!» военного Сила Поликарпович понял, что пора, и привстал, вытягивая шею. Сыщик успел за короткий миг увидеть сверкание драгоценностей, которые были запечатлены у него на фотографиях.

Военный заговорил едва ли не дрожащим голосом:

— Чудо какие вещи! Сережки беру! Есть у меня для них дамочка, она после такого подарка голову окончательно потеряет.

Кука, убрав драгоценности в платке за голенище сапога, усмехнулся.

— Из-за них сама Екатерина Великая чувств лишилась, когда Потемкин ей преподнес изумрудищи-то.

— Неужели они от Екатерины Великой?

Степка сплюнул в сторону.

— А вы полюбопытствуйте в альбомах Эрмитажа. Они там обязательно указаны.

— Во-он что, — протянул военный, поняв, откуда у молодца такая ценность.

Кука с жаром произнес:

— Ну да, вещь хош реквизированная, хош ее назови — эксприированная! А что? Краснюки все одно такое добро из дворцов растащили, а ныне ладят за границу сплавлять. Пущай хоть свои попользуются.

— В таком случае цена этих серег должна быть неполная. Сразу скидывай вполовину.

Вор расхохотался.

— Эх, неглупый ты господин! Знамо дело, скощу я против истинной их бесценной стоимости-то. Только одно тебе наперед условие — рассчитаешься одними «рыжиками». Идет? Хватит их у тебя?

— Вполне, любезный, — успокоил его военный. — Давай пройдем ко мне.

Степка рассчитался за выпитое-съеденное. Они оделись в гардеробе и вышли на улицу. За ними на глухую Солянку выскользнул Затескин.

Сыщик переживал, что ехать до пристанища военного им с Кукой, чего доброго, придется на моторе или извозчике, тогда он может упустить парочку из-за темноты и вымирающего на ночь города — улицы становились пустынными, и его могли легко заметить. Но сотоварищи двинулись к Старой площади и, не доходя, свернули в переулок, юркнув во двор. Там был двухэтажный дом, в подъезд которого протопали дружки и поднялись наверх. Вскоре на втором этаже загорелись окна, видимо, в квартире военного.

Кука пробыл там не очень долго. Когда он бодро вышел во двор, то поднял воротник полупальто, поправил лихо заломленный картуз и, напевая, двинулся назад к Хитровке.

Сила Поликарпович остался, так как Степка на территории у Яузы не мог затеряться. Затескину требовалось прежде всего убедиться, что покупатель екатерининских серег у головореза Куки после сделки жив. И вскоре он увидел двигающуюся фигуру военного на фоне освещенного окна.

После этого сыщик прошел в подъезд, поднялся к нужной ему квартире и рассмотрел ее номер. Вернувшись во двор, выйдя в переулок. Сила Поликарпович под скупо горящим фонарем записал в блокнот также номер дома, название переулка и все, что положено розыскным по инструкции, недавно цитированной им Орловскому. Только после этого с чувством отлично отработанной ночи господин Затескин устремился на родную Елоховскую площадь.

Глава пятая

На следующее утро Затескин за чаем в буфете «Националя» докладывал Орловскому, что ему удалось сделать по розыску.

Выслушав его, резидент воскликнул:

— Примите, господин Затескин, глубочайшую благодарность!

Сила Поликарпович расправил плечи, будто в строю перед начальником Департамента полиции.

— Рад стараться!

— Итак, сыск весьма удобно для нас разделился по двум направлениям. «Сапфир-крестовик», очевидно, находится еще у Куки. Пожалуйста, занимайтесь Степкой дальше. Он, насколько понимаю, удачно сбыв серьги напрямую покупателю, сапфир вынужден будет продавать через хитровских «ямников». А серьги — в руках горе-бильярдиста, которым займусь я, — резюмировал Орловский.

Они допили чай и по очереди вышли из буфета, чтобы легче было отследить «хвост», ежели он к кому-то из них был приставлен. Орловский направился в утро к Ахалыкину.

В провонявшем махоркой ахалыкинском кабинете Орловский направился прямиком к столу хозяина и, крепко пожав его руку, поприветствовал:

— Мои пять — московской милиции от красных следователей Петрограда! — Сел на кресло, энергично продолжая: — Ну, товарищ, у меня хорошие новости, половина обещанного тебе в зачет, считай, уже в кармане. Как у тебя по саркофагу?

Ахалыкин отвечал не очень уверенно:

— Ищем и обязательно найдем. Знаешь, как с чекистами? Всё секретят, лишнего слова не скажут. Приходится вынюхивать, будто у врагов.

— Школа конспирации товарища Дзержинского, — важно заметил Орловский. — Ладно, крепко надеюсь, что не подведешь. Пока давай по моему розыску, — он положил перед Ахалыкином лист с приметами и адресом военного, купившего у Куки серьги. — Проверь-ка эту персону.

Флегонт Спиридонович взялся за телефон и, позвонив начальнику милицейского участка в районе Старой площади, выложил Орловскому все данные по жертве Кости Громобоя:

— Бывший подпоручик пехотного полка Кузьмин Родион Сергеевич, принимал участие в войне четырнадцатого года. После октября семнадцатого перешел на сторону Советов, сейчас служит военным следователем в наркомате товарища Троцкого, холост, беспартийный.

— Адрес места службы Кузьмина есть?

— Имеется, — и, заглянув в бумажку, Ахалыкин его продиктовал.

— Скучно тебе здесь, Флегонт Спиридонович? — записывая, поинтересовался Орловский.

— Еще как, — признался тот. — Но кому-то это делать надо, а, дорогой товарищ? — пролетарий словно искал сочувствия.

Выйдя на улицу, резидент двинулся к Кузьмину в его отдел около Арбатской площади.

Отдел занимал помещения в доме, где до революции размещалось военное училище, и Орловскому однажды довелось здесь побывать, когда приезжал из Ставки в Москву. Как тут все изменилось! Широкая мраморная лестница давным-давно не мыта, на коврах обрывки бумаги, окурки, шелуха от семечек. Прекрасная мебель с шелковой обивкой и искусной резьбой — в грязи. Люди, ожидавшие приема у следователя Кузьмина, сидели в креслах или лежали на полу, курили ядовитые «козьи ножки», грызли подсолнухи. Кузьмина пока не было и никто не знал, когда он появится.

Посетители не особенно унывали, хотя, как Орловский понял из подслушанных разговоров, некоторые толклись здесь безнадежно неделями. Среди разношерстной публики разведчик обратил внимание на заплаканную даму.

В темной вуалетке, черном платье, словно в трауре, она комкала в пальцах мокрый от слез кружевной платочек и не отрывала глаз от входной двери, через которую должен был пройти в свой кабинет Кузьмин. Орловский услышал, как женщина с сильным польским акцентом спросила у соседа, который час. Резидент встрепенулся, еще пристальнее вгляделся в нее, ему показалось, что он встречал эту даму в Варшаве до войны.

Такая знакомая, вдруг узнавшая бы Орловского в приемной, откуда он собирался зайти к Кузьмину как комиссар из Петрограда, могла его подвести. Поэтому, чтобы опередить возможный инцидент, разведчик прошел к даме