Искатель, 1999 №9 - Олег Суворов

в собственной квартире старика звали Афанасий Александрович Твердохлебов, жил он бедно и одиноко, поэтому, в результате предварительного расследования и опроса соседей, не удалось выяснить даже такой элементарной вещи, как факт пропажи из квартиры каких-то мало-мальски ценных вещей. Кстати, поскольку никто из возможных наследников так и не объявился, квартира должна была отойти государству.

О старческом времяпрепровождении догадаться было несложно — на обшарпанной кухне осталось с десяток бутылок из-под самой дешевой водки. Следовательно, надо было искать собутыльников, и Прижогин внимательно прочитал протоколы опросов соседей.

Самое поразительное состояло в том, что и Твердохлебов ничуть не уступал в сладострастии двум другим своим «ровесникам по несчастью»! Семь лет назад, когда ему было «всего-навсего» шестьдесят четыре, он еще был женат на двадцатипятилетней женщине, имевшей от него двоих детей-близнецов. В те времена он являлся бравым и молодцеватым подполковником в отставке, работавшим начальником охраны какой-то частной фирмы. По словам соседей, между супругами нередко возникали скандалы, причем по весьма удивительной причине: молодая женщина яростно — и отнюдь не беспочвенно! — ревновала своего «шаловливого старичка».

В конечном итоге эта ревность привела к криминалу. Однажды, когда Твердохлебов дежурил в ночную смену, жена явилась к нему на работу и застала его в самом разгаре адюльтера. Она не стала устраивать скандала, а всего лишь попросила разрешения взглянуть на свою не менее молодую соперницу. Пьяный муж выполнил ее желание, после чего бесцеремонно вытолкал жену на улицу, приказав ей идти домой.

Она подчинилась, но, вернувшись в пустую квартиру — дети в тот момент были у ее матери, — первым делом зарядила охотничье ружье мужа. Не умея с ним обращаться и боясь осечки, женщина решила потренироваться, для чего прострелила пустую детскую кроватку. Затем перезарядила ружье и терпеливо принялась ждать возвращения мужа.

Однако Твердохлебову повезло — дело было под утро, дворник услышал выстрелы и на всякий случай предупредил возвращавшегося домой подполковника. Тот решил не рисковать и вызвал милицию. Жена была обезоружена и арестована. Впрочем, при наличии малолетних детей и трудно доказуемого покушения на убийство ее вскоре освободили. Она развелась с Твердохлебовым, через год вышла замуж за иностранца, уехала с детьми в Канаду, и на этом ее следы теряются.

Как ни странно, но после развода бравый подполковник начал резко сдавать. За пьянство его выгнали с работы, и он стал жить на одну военную пенсию, понемногу распродавая имущество. Ближайшим его собутыльником стал тот самый, спасший ему жизнь, дворник. Кстати, именно этот дворник в своих показаниях сообщил о том, что видел, как телемастер выходил из квартиры Твердохлебова.

Прижогин уже общался с молодым телемастером и, хотя у того не было алиби, усомнился в его причастности к убийству. Впрочем, после вчерашней встречи он для порядка взял с него подписку о невыезде.

Теперь стоило поближе познакомиться с самым ценным свидетелем, и следователь отправил ему повестку. Дожидаясь прихода дворника, он тщательно изучил анкетные данные, полученные на него из информационно-справочного центра.

Василию Носенко лишь на днях исполнилось двадцать пять лет. Дворником он работал с девятнадцати, после того как приехал в Москву из Вязьмы и дважды не поступил в автодорожный институт. От армии он был освобожден с диагнозом «неврастения» и одно время состоял на учете в психоневрологическом диспансере. Однако никаких отклонений за ним не замечалось, напротив, это был весьма спокойный, задумчивый и даже меланхоличный юноша, носивший очки в тонкой металлической оправе.

Но что за странная дружба связывала его с человеком, который был старше его более чем на сорок лет?

Глава 16. Предложение Клеопатры

— А самому тебе не в чем себя упрекнуть?

— Пожалуй, только в одном — я слишком часто оставлял тебя одну, слишком редко с тобой встречался. Но ведь и на этот счет у меня есть оправдание — я все-таки ученый и был просто не в состоянии развлекать тебя каждый день. Как жаль, что у тебя не было никакого занятия, никакого хобби, которым бы ты могла заниматься после работы! Я безумно боялся того, что рано или поздно ты найдешь себе какого-нибудь бездельника, который сможет уделять тебе гораздо больше времени! Увы, но именно так все и произошло…

— Во-первых, Вадим не бездельник, — сухо отвечала Вера, — а во-вторых, все было не так, как ты себе это представляешь…

— А как? — грустно поинтересовался Филипп.

— Сейчас это уже не имеет значения.

Вторая, с момента выхода Веры замуж, встреча вновь состоялась по ее инициативе, но на этот раз Филипп был к ней готов и потому не слишком волновался. Тяжелая, могильная плита безысходности и безнадежности давила его грудь, и он с трудом сдерживался, отводя взгляд от той, на которую ему хотелось смотреть бесконечно долго. Нарочно она, что ли, его дразнит, одеваясь и накрашиваясь столь соблазнительно?

Когда-то Вера приходила на свидания обязательно в джинсах, зато сейчас вдруг надела удивительно эффектную юбку, фиолетовые колготки, лакированные вишневого цвета туфельки и легкий белый свитер. Каштановые волосы красиво распущены по плечам, а глаза холодные, настороженные, задумчивые…

Эх, черт, лучше бы она была без макияжа, да и одета как-нибудь небрежно! Проклятая ревность, неотделимая от самой дикой зависти к ее «паршивому мужу», буквально брала Филиппа за горло.

«Сука ты неприступная, — со злобой думал он, — попробуй я сейчас поцеловать тебе руку, так снова отдернешь с гримасой брезгливости. Зато своему придурку небось сама целуешь все, что он только захочет. Что за проклятая жизнь, что за идиотская женщина, что за невыносимое несчастье…»

Они сидели в полупустом кафе неподалеку от ее дома. Перед Верой стояла чашка кофе, перед Филиппом — бокал с коньяком.

— Как же все-таки жестоко, глупо и подло ты со мной поступила! — не выдержав напряженной паузы, выдохнул он, глядя в окно, выходившее на Дмитровское шоссе.

В глубине души он надеялся, что она начнет оправдываться, но Вера равнодушно пожала плечами и прикурила легкую ментоловую сигарету, взяв ее из пачки, лежавшей перед ней на столике.

— А ведь ты же меня боялась! — не унимался Филипп.

— С чего ты взял?

— А почему даже о твоей свадьбе я узнал только от твоей матери?

— Я тебя пожалела.

— Неужели? Да если бы это было так, то ты бы не стала вести себя подобным образом… Проклятье!

— Что же мне из-за тебя вообще нельзя было выходить замуж? Но ведь я тебя предупреждала, что рано или поздно могу полюбить другого.

— И кого!

— Это мое дело.

— И мое несчастье. Но как же плохо ты меня знала, если боялась каких-то безумных