Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

– По какой-то причине, – сказал я, – вы, кажется, сомневаетесь в том, что я доктор Иллингворт. Раз уж вы пребываете в сомнениях, то вот моя карточка. Раз вам требуются доказательства, взгляните на это – первое издание первой сотни «Ночей», которое я несу мистеру Уэйду для изучения. Если здесь и в самом деле имеет место какое-то недопонимание, так и быть, я вас прощаю, но если же это обыкновенная непозволительная дерзость с вашей стороны, то я вынужден буду рассказать об этом мистеру Уэйду.

По мере того как я говорил, какое-то смутное выражение сомнения появилось на его лице, он разинул рот, хотя и не издавал никаких звуков. Однако же, решив, что без провожатого я кабинет хранителя не найду, я продолжал идти в его компании, демонстрируя все достоинство, на какое только был способен, пока не наткнулся на вещь более чем необыкновенную.

Вы, конечно, вне всяких сомнений, знакомы с внутренним убранством Музея Уэйда, но я все же объясню: в стене, что по правую руку, если смотреть вглубь музея, в двадцати с лишним футах от парадных дверей есть огромная арка с надписью: «Базарный зал». Это потрясающая, однако с археологической точки зрения совершенно пустая реконструкция базара или же торговой улицы восточного города. Воспроизведение, позволю себе сказать, сравнительно точное, не лишенное театрального реализма благодаря освещению, которое воссоздает фантастическую атмосферу улицы с причудливым переплетением теней. Бросив взгляд в том направлении, я замер не только из-за иллюзии, что смотрю на сумеречную улицу иранского Исфахана, но и из-за стоящей там фигуры.

Я отчетливо видел, как посреди улицы под кружевными тенями недвижно стоял и смотрел на меня человек в наряде персидского вельможи.

Сэр, я рассказываю вам об этом, будучи полностью в своем уме, и я официально заявляю, что говорю вам чистую правду. В первую очередь меня, конечно, привел в недоумение его костюм. На нем были обыкновенная высокая шапка из овчины и длинная синяя вышитая туника поверх белой рубахи – все это символы богатства или высокого положения в обществе. Зирджама, или штаны, были сшиты из белого хлопка, но самым заметным признаком высокого сословия был лакированный кожаный ремень, на котором вместо обыкновенной латунной пряжки, как у простого придворного, была пряжка, инкрустированная рубинами, какая могла быть только у очень знатного человека. Что касается лица, оно было сокрыто в тени, и я смог различить лишь оливковый цвет его кожи, на фоне которой сверкали белки глаз. Увидев этот фантом в таком окружении, я было подумал, что это восковая фигура, поставленная там для пущей реалистичности экспозиции. Но это было не так, и тому у меня есть масса доказательств. Обычное, казалось бы, дело, но в подобных обстоятельствах это произвело на меня гнетущее впечатление: фигура открывала и закрывала глаза.

Я считаю, меня скорее назвали бы человеком благоразумным, нежели фантазером. То странное состояние ума, в которое я впал, можно оправдать лишь совершенной несовместимостью зрелища, свидетелем которому я стал, и времени. Однако, стыдно признаться, у меня возникло какое-то иррациональное ощущение, что я, возможно, через какую-то червоточину в ткани реальности провалился в одну из «ночей», и что музейный сторож в синей униформе мог оказаться темным Шахразадом, и что далее меня ожидают неведомые приключения. Но вскоре оно рассеялось под влиянием не только моих религиозных принципов, но и здравого смысла. Этот самый здравый смысл и подсказал мне очевидное объяснение. Это же более чем естественно, что мистер Уэйд, имея широкий круг знакомых в Персии и Ираке, завел знакомство с тамошним вельможей и в свою очередь пригласил его сюда, чтобы нас познакомить? Разумеется, да. И потому я решил обратиться к нему с соблюдением всех условностей. Для подобной цели я предпочел чистый арабский провинциальному (я использую этот термин без всякого уничижительного смысла) «новоперсидскому» диалекту, который лишился всей своей прежней чистоты.

И вот я салютовал ему:

– Маса аль-хаир ас-саламу алейкум. Ин ша Аллах текун фи гайит ас-сахха.

На что он с мрачной серьезностью ответил:

– Ва-алейкум ас-салям. Ана Бхаир эль-Хамд Лиллах.

У него был глубокий раскатистый голос, и, хотя он держался с несравненным достоинством, было видно, что он удивился тому, что я смог обратиться к нему на его родном языке. Я заметил еще кое-что занятное: его арабский звучал скорее по-египетски, нежели по-персидски. К примеру, когда я продолжил, сказав: «Эль ка’ат квайи-син»… Прошу прощения, сэр Герберт, вы что-то хотели сказать? Боюсь, что я забылся в пылу своего повествования. Вы хотели что-то сказать?

Выслушав столько бубнежа от этого Иллингворта, как вы можете догадаться, я еще как хотел что-то сказать.

– Ба-а-а! – сказал я. – Блестящая пародия на муллу в мечети, но прекращайте призывать верующих к молитве и расскажите мне уже на английском, в чем тут дело.

Хотите верьте, хотите нет, а вид у него был удивленный.

– Прошу прощения. Да, разумеется. Это было общепринятое приветствие, какое следует знать каждому вежливому иностранцу. В качестве пожелания доброго вечера я сказал ему: «Мир тебе! Надеюсь, у тебя все хорошо». На что он мне ответил: «И тебе мир. У меня все хорошо, хвала Всевышнему». Мне продолжать? Благодарю.

Я уже собрался было и дальше расспрашивать его, но он весьма решительно, хотя и очень вежливо остановил меня, указав в направлении кабинета хранителя, куда меня первоначально и направили. С ощущением, что здесь была замешана какая-то тайна, покрытая мраком, я продолжил свой путь; обернувшись, я произнес еще несколько фраз и спросил уже по-английски, не затруднит ли его продолжить общение на этом языке. Я прошел уже половину зала, как вдруг моим глазам предстало следующее чудо той ночи. Это была молодая красавица в темно-красном платье с такими вот… ну, я не знаю, как это точно называется…

Сэр Герберт, вы, кажется, вздрогнули при упоминании этой юной особы. Постараюсь быть предельно точным, поскольку эта подробность может иметь первостепенное значение. Если смотреть в глубину музея, прямо по центру будет широкая лестница из белого мрамора. По обеим ее сторонам располагаются дверные проемы: проход налево и проход направо. Кажется, я тогда открыл левую дверь. Из-за нее появилась молодая особа в красном платье, обладающая, как бы это сказать, большим обаянием. Все, кого я повстречал той ночью в музее, по-своему удивили меня в известной степени, однако эта юная особа, хотя и сама, кажется, удивилась, была столь отрешенной, будто бы и не замечала меня.