Последний кайдан - Элла Чак

Чайная называлась «У Сюзи».

– Мяу… Мр-р-р…

Я обернулась на единственное чёрное пятно – мушку в этом царстве сотни женских лиц, изображённых с причёсками-пучками, которые много лет назад были традиционными укладками для незамужних. Я вытянула руку.

– Котик… Ты просто котик или ты… бакэнэко?

Я решила взять котика на руки. Вёл он себя ласково, тёрся упругой головой о центр моей ладошки.

– На ручки хочешь?

Но, подняв кота, я тут же бросила его на пол, когда увидела раздвоенный хвост.

– Нэкомата[51]! – тут же поняла я по раздвоенному хвосту, с кем имею дело.

Кот ощетинился, вымахал в росте и достал до моей талии. Я закричала и бросилась на кровать, не зная, где ещё мне спрятаться, как не под простынёй.

– Тише, Чиби! Ты чего? – прозвучал женский голос.

Даже девчачий.

– Чиби?..

Я вынырнула на поверхность простыни, оставив кусок на манер капюшона. Возле чёрного кота стояла девушка. И я её узнала. Это была племянница моего отчима.

– Ты назвала кота Крохой? Он же размером с тигра! Назвала бы его Тора[52]!

Отчим назвал её именем Мэй, когда она вышла из красной машины. Вблизи на щеках девушки ещё отчётливее виднелись зажившие розовые порезы. Два пучка по бокам головы со свисающими хвостами, светонепроницаемая чёрная маска на глазах… Может быть, у этой маски есть своё медицинское название и предназначение, но со стороны она выглядит как плотно замазанная чёрной краской маска горнолыжника с тугой резинкой на затылке.

Кот размером с диван разлёгся за спиной у своей покровительницы. Он медленно кивнул ей и уставился на меня немигающими красными глазами. Я встала на ноги и вежливо поклонилась девушке.

– Тебя зовут Мэй? Я Нацуми. Мой отчим и твоя мама – брат и сестра.

– А значит, мы двоюродные сёстры, – улыбнулись её тонкие губы.

– Но… не родные.

– Ты так думаешь? Разве это важно? – пожала она плечами. – Раньше и мне это было важно. Но после встречи с ним – больше нет.

– С кем с «ним»?

– Да так, – отмахнулась она.

Я сжала плотнее кулак с синим огарком свечи Хатиро, которую мне не удалось спасти. К счастью, мир не рухнул и конец света не наступил, чего так боялись Хатиро и его дедушка.

– Мэй, я видела тебя в Окуре, в музее. Месяц назад примерно. Ты ничего не знаешь про Хагу-сан? Она моя учительница. Она пропала там.

– Нет, к сожалению, нет.

– А про Ниси и Киси? После экскурсии они не вернулись домой. Их ищут, а учительницу – нет.

– Их нашли, Нацуми. Их обнаружил следователь Ода Нобутака.

– Они…

Мэй покачала головой:

– Погибли.

– Как? Если знаешь, скажи, как они погибли? Это сделали ёкаи?

– Что? – растерялась она, судя по губам, – по глазам считывать её эмоции у меня не получалось. – Нет. Они погибли, упав с высоты. Обе сломали шею, сорвавшись с тридцати метров. Это как десять этажей.

– В Окуре? Но как? Там нет ничего такого высокого…

– Это всё, что я знаю.

Мэй подошла к стене. На полу стояла чашка с чаем. Макнув в напиток руку, Мэй принялась дорисовывать один из портретов.

– Ода Нобутака выяснит, что там случилось.

– А как ты узнала, что Ниси и Киси погибли?

Я приблизилась к ней и замерла, стоя в метре от её спины. Нервозно и резко Мэй плеснула из чашки на белую стену, и капли потекли по ней, оставив идентичный рисунок веснушек и родимых пятен у меня на ногах, расположение которых я знала наизусть.

– Я тоже сорвалась, Нацуми. И оттуда, – «оттуда» произнесла она, глядя вниз, – я вернулась такой.

Она подняла с глаз горнолыжную маску, и я увидела её лицо. Чиби зашипел и ощетинил на загривке шерсть. Вместо глаз человека я увидела два оранжевых пятна. Глаза у Мэй были, но ни зрачков, ни радужки – только бурлящее месиво, копия огненных всполохов.

– Я больше не вижу так, как ты, как любой человек. Я вижу всё сквозь всполохи огня. И тебя я вижу, сотканную из пламени… А ты, Нацуми? Что видишь ты? Уродство? Шрамы? Проклятия?

Я вспомнила, что Мэй то ли сбежала, то ли её похитили, а спустя месяц её нашли. Так, значит, всё это время она пропадала, как Ниси и Киси, только те умерли, а Мэй нет? Мы учимся в разных школах, поэтому я ничего не знала про исчезновение Мэй.

Мэй говорила, и голос её не дрожал. Она словно ждала, что я закричу, убегу, разревусь, грохнусь в обморок, глядя на неё. Я подняла с пола чашку, в которой ещё осталась пара капель напитка, макнула пальцы, соединив большой, указательный и средний, и оставила отпечатки, похожие на цветы сакуры, возле её кляксы.

– Я вижу всё это, Мэй. А ещё вижу мёртвые души, тех, кто вот-вот умрёт и болен, и ёкаев. Вижу чёрные тучи над домами тех, кого прикончат демоны. Вижу, что мы в самом деле двоюродные сёстры, раз у тебя веснушки на стене, а у меня точно такие же на ногах.

Я улыбнулась и в доказательство продемонстрировала ей ноги, пятна на которых издалека казались высокими чулками. Мэй опустилась на корточки, чтобы получше рассмотреть.

– Я не верила Оками, что это правда.

– Ты что, тоже знаешь Оками? Где он?

Я начала мерить комнату шагами.

– Где он и почему не помог мне спасти свечу?

– Он скоро будет здесь. Сенсей присматривает за Хатиро.

– Хатиро! – вспомнила я о своём друге, так и не ставшем моим парнем. – А он где?

– В безопасности. С ним всё хорошо.

– Ты назвала Оками сенсеем. Он что, твой учитель?

– В его сознании – память последней тысячи лет. Он знает об этом, – кивнула она на мой всё ещё сжатый кулак с огарком, – и об этом, – достался кивок отпечаткам моих пальцев с цветами сакуры, – и об этом тоже… надеюсь, – окинула она взглядом стены в портретах.

– Красивые портреты, у тебя талант.

– У меня проклятие, Нацуми… Я рисую невест. Вечных невест, которые никогда не станут жёнами. Их души, навсегда запертые под слоем бумаги.

– Ты предвидишь смерти, как я? Я из воска леплю, а ты рисуешь чаем.

– Я не знаю, кто они, Нацуми. Знаю только, что все они мертвы. Может, это случилось вчера, а может, двести лет назад… Скажи, а ты спасла хоть кого-то из тех, чью смерть увидела?

– Туча над домом Накамура была только одна, умер дедушка Хатиро. Надеюсь, я спасла Хатиро… Но не его свечу.

Мэй надавила на мои пальцы, спрятав свечу опять в