Последний кайдан - Элла Чак

двое – за ноги. Мои голову и тело они накрыли каким-то пледом и принялись топтаться по нему в том месте, где была тлеющая коса. Я кричала, вырывалась, слушала, как тот, который держал левую руку, вскрикнул от боли и выпустил меня с воплем:

– Дикий кот! На меня напал дикий кот!

Его ор смешался с громом, прокатившимся над долиной, и без всякого предупреждения на город хлынул ливень. Стена воды была столь плотной, что зеваки, собравшиеся посмотреть на пожар, начали спешно разбегаться, топая деревянными сандалиями, всё ещё остававшимися на них после прогулки на фестивале.

Тук-тук-тук… Бах! Тук-тук-тук… Бах! Гром, моё сердце, удары сандалий о брусчатку – всё смешалось. Голова шла кругом, я не могла сосредоточиться.

Освобождённой руки мне хватило, чтобы сорвать с лица тряпку и выудить косу. От неё шёл дым. Кончики волос сравнялись с уровнем плеч.

– Что вы наделали?! – взвыла я. – Зачем?! Зачем вы её потушили?!

– Врача!

– Стойте! Я её отчим и врач! Пустите! Перестаньте её держать!

Это был голос Акиры. Он никогда не называл себя моим отцом.

Ноги и руки тут же высвободили. Тяжело дыша, я попыталась сесть, оглядываясь то на пепелище, то на небо. Только что я задыхалась в дыму, а теперь могла утонуть в волнах ливня. Я проглотила дождевую воду.

– Они её убили… Они убили её…

– Кого убили?

– Свечу Накамуры-сана. Убили синее пламя.

– Тише, Нацуми, не кричи! Не позорь нас ещё больше!

– Боитесь? – выдохнула я. – Боитесь, что меня объявят сумасшедшей? Вы всегда знали, что я вижу и кого! Вы не давали мне им помочь!

– Успокойся! – строго приказал он. – Перестань доставлять своей бедной матери столько бед! Из-за тебя она не может спать без снотворного! Встаёт проверить Хи-тяна каждый час! Боится…

– Чего?! Чего она боится?!

– Что ты из вредности заберёшь его. Уйдёшь и ничего не скажешь.

Я не поверила своим ушам.

– Разве хоть раз в жизни я сделала что-то, что заставило вас краснеть? Я не… не виновата, что вижу ёкаев и мёртвых людей! Вы сами знаете, что я не вру! Я их вижу!

Ни на миг его лицо не стало мягче, а взгляд – заботливее, что дало мне понять, что у него есть любимый сынок, а мне любимой быть не суждено. Хоть буду первой в рейтинге, хоть золото Олимпиады принесу. Трёх слов мне не услышать. Ни от него, ни от мамы. Ми-тян я для них не стану, как не смогла стать дочерью ни приёмному отцу, ни родному.

– Ты… Сегодня ты перечеркнула все остатки адекватности, которые теплились в тебе.

– Сегодня я теплилась внутри огня. Я добровольно подожгла себе волосы.

Пожарные спешно перегоняли технику на возвышенность. Я сидела на земле, утопленная в воде по пояс. Пользуясь тем, что вокруг никого не осталось, Акира-сан теперь не сдерживал эмоций.

– Ты больна, вот и вся твоя способность! Твой разум нездоров! Нет никаких ёкаев! Нет никаких духов! А если и есть – люди не могут их видеть! И ты не можешь! Ты только врёшь и притворяешься, чтобы на тебя обратили внимание! Тебя просто терпят! Твоя мать терпит и не даёт мне сдать тебя в спецшколу! Мы все тебя просто терпим, неблагодарная!

Его ладонь хлёстко ударила по моей мокрой щеке под раскатистый волчий вой.

– Я спасала синий огонь. Я не сумасшедшая.

– Ты сама себя слышишь? Ты спасала огонь из огня, Нацуми! Разве ты не бредишь?

– Акира-сан…

– Называй меня сенсеем! Я психолог, врач, а ты больна!

Он замахнулся во второй раз, собираясь ударить меня наотмашь по лицу тыльной стороной ладони. Следующий удар без вскрика я бы не вытерпела, поэтому посильнее стиснула зубы и воду в кулаках – как символично.

Именно так, в кулаке, меня-воду пробовал удержать Акира все эти годы. Что ж, капля на ладошке ему подчинилась, но не грозовой фронт. Сжав кулаки, я почувствовала, как вода принесла мне в руку предмет, знакомый до каждого изгиба, до каждой застывшей капли воска синего цвета.

Вокруг руки отчима, которая ударила меня по лицу, сомкнулась челюсть белого волка, и пара костей хрустнула.

– А-а-а!!! Помогите! Спасите меня!

– Отпусти его, Оками. Ты не из тех, кто подбирает падаль.

Волк тряхнул его за руку, подкинул, и мужчина, дважды крутанувшись вокруг головы, рухнул в воду и только потому не сломал себе шею, что ливень превратился в потоп.

Дом Накамуры-сана был разрушен. Пожарные уже не тушили его. Какой смысл, когда с неба падает океан? Ноги не держали, и течение уличного потока норовило вот-вот сбить меня окончательно.

Возле локтя появилась упругая влажная шерсть Оками.

– Держись.

Он опустил голову, я обняла его за макушку. Короткий рывок – и он подкинул меня себе на спину. Руки и ноги повисли с его боков.

Пальцы чиркнули обо что-то склизкое. Я подняла их вместе с зацепившимся дрейфующим предметом. Это был фонарик с изображением самурая, на голове которого были шлем и маска с надписью «Дедушка, я по тебе скучаю».

Я закрыла глаза и оказалась в темноте, надеясь, что это всего лишь сон, а не смерть.

* * *

Куда бы ни тащил меня на своей спине Оками, я была готова увидеть пещеру, лесную поляну, берег реки с журчащей водой и галькой, от которой пахнет мокрым мхом, но уж точно не то место, где оказалась.

Комната была огромной и очень современной. Стены – сплошь белые. Я рассчитывала увидеть под собой татами или футон, но уж точно не европейскую кровать. Свесив ноги с неё, я едва дотянулась пальцами до пушистого коврика. Свет в помещение поступал с потолочных плоских светильников, имитирующих небо.

С меня до сих пор свисали лохмотья юкаты, сначала пропитавшиеся землёй, травой и росой, а после опалённые огнём. Как и волосы, повисшие драными паклями с макушки до плеч. Стало стыдно, что я в таком виде испачкала белоснежные простыни.

Стены были белыми, но, приглядевшись, я поняла, что на них нарисованы женские портреты. Один из них был прямо у меня за спиной. Лицо женщины на портрете возвышалось на два метра и было невероятно искусно выписано, только я не понимала чем. Что это за краска? Цвет везде один – светло-коричневый. Уткнувшись носом в портрет, я приготовилась ощутить знакомый запах железа, а значит, крови… Но от рисунка пахло…

– Чай?

Я вдохнула ещё пару раз.

– Это «Гёкуро»… «Драгоценная роса»!

Недавно я пила такой чай и запомнила его аромат и запах.

– Конечно… Окура, – вспомнила я, в какой именно чайной пробовала этот