Искатель, 2002 №11 - Станислав Васильевич Родионов

Тамара ходила по квартире: комната, коридор, кухня, комната — не ходила, а нервно шмыгала туда-сюда. Сознание искало успокоительную зацепку…

Откуда она взяла, что звонил именно ее Саша? Александров в городе, что бритоголовых ребят — на каждом шагу. У них в больнице четверо, не считая главврача. А разве не могли перепутать квартиры, что случается частенько? А если какой-нибудь Саша из школьных лет вспомнил ее телефон? Не было Саш в школьных годах… Все просто: парень набрал не тот номер. Элементарное совпадение. Есть же способ проверить…

Она схватила трубку и позвонила соседке:

— Извините, звонивший Саша назвал номер моего телефона?

— Не помню, милочка. Но он назвал номер вашей квартиры.

— А имя?

— Тамара.

— Вы… не ошиблись?

— Милочка, до этого звонка я вообще думала, что вас зовут Маней.

Пришла ночь. Ведь этот Саша, или кто он, знает ее номер и может позвонить в любую минуту. Неумело перекрестившись, Тамара легла на мамину кровать, под иконы.

Это спящему ночь коротка — дремлющему она идет за сутки. Тамара открывала глаза, смотрела на телефон, прислушивалась к заоконным звукам, пила воду, включала радио и выключала, бесцельно выходила на кухню, прикладывала ухо к двери, опять дремала. И так до утра, пока не забылась измученным сном…

Разбудил ее все-таки звонок, не телефонный — в дверь. Она замерла у замка, не в силах ни открыть, ни спросить.

— Тамарка, это я, — крикнула медсестра с хирургии Елизавета Чесночникова.

Тамара открыла дверь. Елизавета, пышущая щеками и бюстом, который, похоже, стремился эти щеки втянуть в себя, ужаснулась:

— Что с тобой?

— А заметно?

— Из тебя же кровь выкачали…

Она выложила фрукты и сладости от девчонок, поскольку Тамара числилась в больных. Сели пить кофе. Если пар разрывает котлы, то тяжкая информация может расщепить душу. Тамара не выдержала и все рассказала подруге. Чесночниковой было далеко за тридцать. Она попробовала разобраться с высоты своего опыта:

— Тамарка, ты сама виновата.

— В чем?

— Что он звонит… По покойнику нельзя плакать: ты же его заливаешь слезами.

— Я не знала…

— У Ритки Елькиной из перевязочной в прошлом году муж помер. Она рыдала в три ручья. Так муж ей приснился и просил не плакать.

У Тамары не то чтобы отлегло от сердца, но как бы смягчилось и затвердело в груди. Пышное спокойное тело Елизаветы, грудной материнский голос и всезнающие глаза придали Тамаре некоторую жизненную силу.

— А вообще, Тамар, что-то в жизни есть.

— Что?

— Сверхъестественная сила в некоторых людях. Знаешь уролога со смешной фамилией Таптуни? У него букет: желудок, цирроз печени, давление… Подсказали ему творожную диету. Брал он творог всегда в одном и том же магазине у одной и той же продавщицы. И представь: стал хорошеть и здороветь. Сечешь?

— Из-за творога?

— Он тоже задумался. Творог особый? Да он везде един. Начал брать в других магазинах и у других продавцов. И такой прикол — не поверишь. Кто не курит и не пьет, от цирроза не помрет. Хуже урологу стало до колик. Вернулся он к прежней продавщице, к ее творожку. И опять не поверишь: полегчало мгновенно.

— Что же у нее за творог?

— Не в нем дело: от продавщицы шла жизненная энергия.

Они разговаривали и пили кофе, пока не кончились пирожные. Елизавета раскраснелась и попышнела еще больше — словно на дрожжах поднялась. Глянув на часы, она предложила:

— Проводи меня до метро, проветрись.

На улице Елизавета завела разговор о вреде одиночества, особенно в теперешнем ее положении. Звала на субботнюю встречу медсестер и медбратьев, которую она устраивала у себя на просторной даче: с шашлыками, с ночным купаньем и с нудистким пляжем. Тамара отмалчивалась.

— Ты хоть дома не сиди совой: вернешься, включи магнитофон, поставь клевую кассету…

— У меня все старые.

— Сейчас купим.

Они подошли к ларьку. Тамара еле удержала ее от уплаты за выбранную кассету и сама достала деньги. Ларек разрывался, вернее, надрывался тяжелейшим роком. Крутились какие-то подростки, разыскивая особые записи.

— Елизавета, ты хоть что мне взяла?

— Пугачеву, хорошо поет про нашу бабскую судьбу…

У метро они распрощались. Были какие-то хозяйственные дела, в магазин надо бы забежать, за квартиру не уплачено… Но Тамару тянуло домой в одиночество. Странно: она одиночества боялась и хотела пребывать в нем, чтобы никто не мешал ее горю. Впрочем, был выход — после коматозной ночи сон ее сморит.

Но сон не морил, ему мешали три чашки выпитого кофе. Тамара побродила по квартире, взяла купленную кассету и щелкнула магнитофоном. Алла Пугачева, песни о женских судьбах…

Сердце зашлось в острых и частых, почти пулеметных стуках — словно в груди придушили щебетавшую птицу. Даже не от слов — от родного голоса.

— Томик, жду тебя на могиле завтра вечером…

Она не удержалась на ногах и села. Что это? Кто-то там, у ларька, подменил кассету? Пленка крутилась беззвучно. Никакой Аллы Пугачевой. Тогда что? Слуховая галлюцинация? Тамара остановила ленту и ткнула начало.

— Томик, жду тебя на могиле завтра вечером.

Он ее звал — он зовет ее.

— Саша, я приду! — крикнула она и залилась бессильными слезами.

Я дважды прочел заключение судебно-медицинского эксперта. На этот раз патологический анализ был суховат: спешил Марк Григорьевич в отпуск. Впрочем, главное изложил, да и случай очевидный даже для меня, для не медика. Сильный удар в лобовую часть черепа с повреждением кости и мозгового вещества. Он ли ударился, его ли ударили — тупым предметом с довольно-таки широкой плоскостью соприкосновения.

Были еще ссадины на лице. С ними все ясно, но откуда две ссадины на плече? Какая же форма камня или железки, о которую Шампур ударился? Впрочем, ссадины могли быть получены перед смертью, или в агональном состоянии, или сразу после смерти — они неотличимы, поскольку ткани некоторое время сохраняют физиологические функции.

Мне оставалось вынести постановление о прекращении уголовного дела ввиду смерти преступника. Яснее ясного. Свидетели видели прыжок Шампура в воду, два мужика выловили его из воды, акт судебно-медицинской экспертизы… Я же испытывал — нет, не беспокойство, — а, выражаясь престижно, психологический дискомфорт. Выражаясь проще, рука не поднималась выносить постановление о прекращении дела. Но почему?

В кабинет влез невысокий крепыш с рыжевато-белесой прической, жесткой, как и его взгляд. Он пожал мне руку с напорной силой, как и у его взгляда.

— Боря, где же твой прикольный свидетель?

— Сейчас приедет.

— Квартиру Шампура нашли?

— Самоходчикова молчит как деревянная. Или не помнит, или шизанулась.