"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

Катя ринулась к Ласточке. И тут смысл сказанного дошел до нее.

Но некогда, некогда было разбираться сейчас с этим.

— Вызывайте «Скорую» немедленно! — крикнула она. — Что вы стоите, вызывайте врачей, это же ваша родная дочь!

Они не двигались. Но Катя чувствовала — еще мгновение, и они либо ринутся вон из комнаты, из этого дома, либо набросятся на нее, но… Ласточка, этот ребенок… он умирал прямо у нее на глазах.

Катя нагнулась, пытаясь приподнять Ласточку.

— Мальвина, ты слышишь меня… Ласточка, ты слышишь… все хорошо, я не дам тебе умереть… Вызывайте же «Скорую»! Вы все ответите! Вам все равно это не сойдет с рук… мы все знаем о вас.

— Ничего ты не знаешь обо мне.

Голос, произнесший это, был тот же — мужской, молодой, звучный, с великолепной дикцией, красивый, точно актерский, только сейчас слегка приглушенный.

Ласточка… нет, Мальвина открыла глаза. Лицо ее — оно снова изменилось — сморщилось, а потом разгладилось, словно сошла старая ненужная кожа и в мгновение ока выросла новая.

Это произнесли ее губы, ее язык.

Рука мертвой хваткой с чудовищной неженской силой вцепилась в Катино горло.

— Он здесь! Он опять здесь, этот дьявол! — закричала Вера Сергеевна. — Феликс, Феликс, ничего не действует! Она жива и ОН, Андерсен, здесь!

Андерсен поднялся на ноги. Он поднял Катю вслед за собой, словно она не весила ничего. Катя подумала: сейчас сломает мне гортань… и шею…

Но он лишь крепче стиснул кулак и отшвырнул начавшую терять сознание Катю прочь, как ненужную пока вещь.

— А, старая сука тоже тут, — произнес он. — Что ты мне дала? Что ты ейдала? Хотела отравить? Ты хотела ее отравить???!

— Не приближайся ко мне! Не смей! — Вера Сергеевна отпрянула в угол.

— Ядом в конфетах ее накормила? Хотела отнять ее у меня? Хотела забрать у меня мою радость, мою царевну, мою великую любовь?!

— Не подходи ко мне, ты чудовище!

— Ты хотела убить мою любимую? Мою Мальвину, моего мотылька? — ОН… Андерсен — третья тайная личность Мальвины — ревел как раненый зверь. И голос его был уже не звучен, не красив, не ошеломляющ, даже не страшен в обычном смысле этого слова.

Голос был жуток.

Такими голосами говорят мертвецы.

Или живые — те, кто потрошат… режут, кромсают живых на куски, упиваясь их муками и кровью.

В два прыжка «он» пересек будуар, пинком ноги опрокинул стол, полный посуды и сладостей, за которым хоронилась Вера Сергеевна, и схватил ее.

— Помогите! Феликс, сынок!

Феликс, оттолкнув застывшего в ступоре перепуганного Романа Ильича, ворвался в комнату с пистолетом в руках.

— Отпусти мать! — закричал он. — Не смей трогать мать!

— Надо было вас первых прикончить, все дражайшее семейство, освободиться, — руки Андерсена сомкнулись на горле Веры Сергеевны. Та задыхалась — с посиневшим лицом, с почерневшими губами, а он прикрывался ею как щитом от направленного на него дула. — Но это бы огорчило безмерно ее, мою любовь, мою радость… Хотели разлучить нас, хотели избавиться от меня? По-вашему, я не достоин ее, не обладаю, чем должен?! У меня нет того, что есть у других? Я обделен плотью, и поэтому я ущербный?? Я бы все равно провел с ней тысячи наших ночей, тысячи раз взял бы ее, так, что она сладко кричала бы в моих объятьях. Я не ущербный, слышите вы? Те, прочие грязные суки, они бы рассказали вам, как я брал их там, как играл в людей с ними! Они хотели меня! Они так кричали, когда я делал это… Но я люблю только ее, я ее раб, я ее господин, она моя навсегда. Никто, слышите вы, слышишь ты, я знаю, ты все пыталась, даже яду дала, — он повернул к себе почерневшее от удушья лицо Веры Сергеевны, — никто никогда нас не разлучит!

Все, что произошло дальше, случилось почти одновременно.

Вой полицейской сирены, визг тормозов.

Топот на лестнице.

Крик Феликса:

— Отпусти мою мать!!!

Грохот опрокидываемой мебели.

Выстрел!

Андерсен, взревев от боли, — пуля угодила ему в ногу — высадил Верой Сергеевной окно будуара.

Звон стекол, грохот.

Вера Сергеевна с воплем полетела вниз со второго этажа.

В комнату ворвались полицейские, Катя увидела впереди полковника Гущина.

Но Андерсена в этой его страшной ипостаси никто не мог удержать.

Выстрел! Феликс выстрелил в сестру снова и раздробил ей бедро, но Андерсена рана не остановила. Он бросился на Феликса.

— Ще-н-о-о-ок, попла-тиш-ш-ш-шься у меня! Глаза вы-рву-у-у!

Он ударил Феликса в лицо скрюченными, точно когти, пальцами и одновременно рванул его руку с пистолетом, ломая кисть.

А-а-а-а-а!

Феликс с чудовищной силой был отброшен в сторону полицейских. Катя сжалась в своем углу — у Андерсена в руках был теперь пистолет.

Полковник Гущин, оперативники — они все слышали голос Андерсена.

— Вы не возьмете меня. Не разделите нас. Она моя навсегда. Я выбрал ее. Я люблю ее! Я беру ее сейчас на ваших глазах! Акт любви!

Андерсен приставил пистолет к груди Мальвины.

— Не недо, стой, прошу тебя, Мальвина, не позволяй ему себя убить, скажи ему, что ты хочешь жить! — закричала Катя.

Выстрел!

Она… он… они рухнули на пол в брызгах крови.

Глава 45

Разный угол зрения

Глаза человеческие устроены одинаково. Но видят все по-разному. Может, в этом все дело? Может, в этом причина того, что мир — такой реальный и привычный, по сути странен, изменчив и переменчив, лишен совершенства, сложен в самом простом, велик и мал, просторен и тесен.

Например, тот момент, когда к дому на Святом озере приехали «Скорые»…

Кате во всем страшном хаосе происшедшего почему-то особенно отчетливо запомнилось это — как на место приехали врачи. Это означало конец операции. Сама она не пострадала, только шея болела адски после той мертвой хватки. Она видела, как Веру Сергеевну укладывали на носилки, и она стонала от боли, но была живой.

Как со второго этажа бегом и тоже на носилках санитары выносили его… Андерсена… или Мальвину?

Кате хотелось заглянуть в лицо человеку, который лежал на носилках, но врачи не подпускали никого.

— Состояние критическое, до больницы не довезем.

— Носилки в машину, кислородную маску, быстрее, мы ее теряем!

Катя видела, как врачи в «Скорой» захлопнули дверь, машина тронулась с места под вой сирен, вырулила со двора и внезапно остановилась на дороге.

Оперативники побежали узнать, что случилось. Феликс — весь грязный, в пыли, с разбитыми губами — смотрел из окна.

Катя видела