Семеро с Голгофы - Энтони Бучер

– Все заняли свои места! Начинаем третий акт.

Повинуясь команде невидимого кукловода, зрители потянулись в аудиторию. Мона, которая за все это время так и не произнесла ни слова, немного задержалась.

– Ты приносишь удачу. – Мартин слегка коснулся ее ладони.

– Я рада. – Она спустилась со сцены.

Мартин остановился взглядом на разлетевшихся по полу осколках и красноватой лужице воды, которую публика должна была принять за шерри. Услышав какой-то треск за спиной, он повернулся, но у стола никого не было. Или все же был кто-то? На некое неуловимое мгновенье этот случайный эпизод почему-то сильно задел Мартина – возможно, просто потому, что отвлек от главных забот этого вечера.

Но волноваться нужды не было. Слова Мартина вполне соответствовали действительности. Уцелевшего бокала оказалось и впрямь вполне достаточно.

Первая короткая сцена третьего акта, в которой Мартин в роли Дона Феликса выслушивает признание своей сестры Эльвиры и дает клятву отомстить ее обидчику, прошла на высокой драматической ноте. Публика забыла, что это репетиция, и перестала сдерживаться; все наслаждались Театром в самом высоком смысле этого понятия и замерли в предчувствии приближающейся смерти, тень которой витала над сценой.

Когда свет начал гаснуть и Мартин ушел со сцены, последовали дружные аплодисменты. Стоявший за кулисой Пол схватил его за руку.

– Здорово, Мартин!

– Сам удивляюсь, – признался тот. – Если бы только додержаться до сцены с удушением…

– Знаешь, я никогда в жизни так не переживал, как нынче вечером. Если это и есть театр, пусть и любительский, то к черту преподавание истории.

Сцена вновь начала освещаться – акт третий, сцена вторая, место действия – комната в родовом доме Дон Жуана. Актер, играющий комедийную роль его слуги, уже успел вызвать веселый смех при своем появлении.

– Ну что ж, – сказал Пол, – пора. – Он крепко пожал Мартину руку и зашагал в сторону сцены. Мартин восхищенно посмотрел ему вслед. О резонах Эшвина он и думать забыл.

Диалог Дон Жуана и слуги. Не без сальностей, но и он вызвал смех. Помощник режиссера громко постучал по деревянной доске, и слуга покинул сцену. Монолог Дон Жуана – драматический момент, вызвавший едва ли не импульсивные аплодисменты. Возвращается слуга, с ним Дон Феликс. Слуга вновь удаляется. Начинается ключевая сцена всей пьесы.

Краткий обмен репликами между Дон Жуаном и Доном Феликсом прошел вполне благополучно; но затем наступил деликатный момент.

Хоть, по твоим словам,

пришел меня убить ты, —

декламировал Пол – Дон Жуан, —

Пред тем, как умереть, давай просушим горло.

Ведь шерри – это кровь Севильи уроженца.

Так окажи же честь коль не душе моей,

То винным погребам.

После какового высказывания он должен был взять со стола один бокал, а другой жестом предложить Дону Феликсу. Так Пол и сделал: небрежно взял свой бокал и гостеприимным жестом указал на пустой стол. По аудитории пробежал шепоток удивления.

О, если бы я знал, что это только шерри, —

не обращая ни на что внимания, ответствовал Мартин, —

Но смерть скрывалась в винах и покрепче.

Мгновенное недоумение публики прошло, и сцена продолжилась. Одним смертоносным глотком Пол опорожнил бокал с его похожим на шерри содержимым и разразился длинным монологом, великолепной тирадой, – глядя в лицо смерти, которой грозил приход Дона Феликса, он по-прежнему высмеивал добродетель и восславлял порок и нераскаянность. При всей энергии, с какой Пол произносил ее, Мартин заметил, что страх сцены, о котором они говорили перед спектаклем, становится, как ни странно, все более ощутимым. Зрачки у Пола расширились, руки дергались, все тело била какая-то непонятная дрожь.

Наконец монолог, длившийся целых четыре минуты, оборвался, и Мартин с гневным рыком отбросил в сторону меч.

Зловонной кровью не оскверню клинок свой!

Нет! Я лучше вырву лживый твой язык!

И, накинувшись на Пола, он вцепился ему в горло.

Удушение всегда трудно играть на сцене. Душитель должен всем своим видом показывать, что прилагает максимум усилий, хотя на самом деле не напрягается нимало, а жертва, извиваясь в конвульсиях, должна изображать покорство судьбе. В ходе прежних репетиций Мартин просто привык играть злобную, рвущуюся наружу ярость, предоставляя все остальное на долю Пола.

Сегодня он был великолепен. Все члены его в какой-то момент задергались – и тут же застыли. Голова откинулась назад, и даже черты лица исказились. Мартин сначала подумал, что дело все в освещении, но нет, щеки Пола посерели и ввалились, глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит.

Готовясь произнести финальные строки – формулу свершившегося отмщения, – Мартин выпустил тело, и оно скорчилось в позе, которую раньше Пол на репетициях никогда не принимал. Выглядело это одновременно гротескно и жутковато: торс походил на выгнувшееся дугой удилище, оба конца которого упираются в пол: один конец – голова жертвы, другой – пятки. Было в этой позе смерти что-то до странности убедительное и в то же время несколько шокирующее.

Изображая злорадную реакцию убийцы, свершившего правое дело, Мартин отступил от тела. Свет начал постепенно гаснуть, но сама сцена четко запечатлелась в его сознании. Он видел ужасную неподвижность трупа и застывшую на лице макабрическую улыбку – еще одно новшество в игре Пола, где сатира и небыль сливаются с жуткой действительностью. На миг Мартин ощутил полную правдивость всей этой финальной сцены. Возникло ощущение, какого раньше он не испытывал, – абсолютного слияния актера и роли. Он, Мартин, был Доном Феликсом, убийцей. И еще в глаза ему бросились две различные и равно случайные детали. Самоновейшая трубка Пола выпала во время борьбы из кармана и валялась теперь на полу, под изогнутым телом, а на столе, там, где стоял бокал, белел клочок бумаги, которого не значилось ни в каком реквизите.

Свет окончательно погас. Наступила полная тишина, которую оборвал взрыв аплодисментов, какого обычно не услышишь от такой крохотной аудитории. Свет убывал так медленно, что Мартин все еще смутно улавливал контуры окружающего. Он видел, что Пол расслабился, странная неподвижность прошла, но он по-прежнему лежал на полу. Мартин удивленно шагнул в его сторону. Позади послышался шум – это рабочие сцены убирали декорации. Он склонился над Полом, не зная толком, что ожидал увидеть.

Пол Леннокс лежал неподвижно. Дышал тяжело, словно при крайнем изнеможении. Мартин слегка