Игра саламандры - Давиде Лонго

– Какого хрена здесь происходит? – Это спрашивает Соня Спирлари.

В отличие от Манон она делает все, чтобы ее услышали.

– Не знаю, Оливо закрылся в ванной. Может, ему приснился кошмар?!

– Кошмар, как же! Который ты устроила ему в лифчике?!

– Да нет же, я собиралась…

– На него забраться ты собиралась! Думаешь, не знаю, что уже позавчера вечером торчала у него в комнате? Ты соображаешь или нет, что он несовершеннолетний и под моей опекой?

– И что? Я тоже несовершеннолетняя под твоей опекой, черт побери! И как ты меня опекаешь, смотреть противно!

– Если ты ему что-то сделала…

– Да что я сделала? Я ему только приятное могла сделать! А вот кому на самом деле насрать на этого беднягу?!

– Бедняга – ты!

– Нет, бедняга – он! После такой говенной жизни ему случилось попасть к карьеристке, к полицейской твари, из-за которой его чуть не убили нацисты.

– Манон! Ты должна прекратить шарить в моем компьютере!

– Тогда уноси свой компьютер к себе в комнату!

Слышится отчетливый звук пощечины. Потом еще. Где-то четыре шлепка. Наверное, Соня надавала пощечин Манон, а Манон надавала Соне. Или Манон – матери, а мать – дочери. Или же это Соня ударила Манон по лицу два раза. Или Манон…

– Оливо! Выйди, пожалуйста! – Это голос Сони.

– Оливо! Ну давай же, открывай! – снова просит Манон. Похоже, она плачет.

Оливо садится на опущенную крышку унитаза и хватается руками за голову. Не понимает: это стыд, злоба или страх…

– Оливо, ты меня слышишь? – Это опять Соня. – Не делай глупостей, понял?

Тишина. Оливо слышит, как они шепчутся за дверью.

– У тебя в ванной нет, случайно, лезвий для бритвы?

– Мама!.. Я уже три года пользуюсь лазерным депилятором!

– Да? И как?

– Будем сейчас это обсуждать? Надавала мне только что пощечин, а теперь хочешь стать мамой-подружкой?

– Ты меня тоже ударила! И теперь хочешь стать дочкой-шлюхой?

– Мама! Не смей! Утром позвоню папе, хочу вернуться домой!

– Молодец, жаль, но я только что написала ему, и он приедет за тобой в восемь часов.

– Иди к черту! – восклицает Манон. Теперь она точно плачет.

– Это ты пошла в жопу! Вот, отправляйся спать, сделай миру одолжение!

Слышны удаляющиеся шаги шлепающих по полу босых ног.

– Куда идешь? Это комната Оливо!

– Это моя комната! Отдай ему свою, ведь это твой эксперимент. Или пусть спит на диване. Он очень удобный!

Хлопает дверь.

Оливо думает о своей куртке и своих книгах, закрытых в той комнате с незнакомым человеком.

– Остаюсь здесь, – произносит.

– Ну что ты говоришь, Оливо? Выходи, пожалуйста!

– Когда обе уйдете.

Тишина. Соня соображает, как быть.

– Знаешь, ты прав. Ты оказался в клетке с двумя чокнутыми. Это гораздо хуже, чем приют. Утром позвоню Гектору. Закончишь эту неделю в школе, как и обещала, после возвратишься в приют. Мы и так слишком о многом тебя попросили.

– О’кей, – отвечает он.

Соня еще недолго стоит у двери, затем и ее шаги удаляются.

Оливо забирается в ванну, сворачивает из халата подушку и калачиком укладывается посередине в этой белой раковине.

Женский голос начинает напевать: «Эта история Оливо Деперо-о-о, который мог наконец потерять девственность! Но решил поорать, как приду-у-урок! Как же грустна эта история Оливо-о-о Де-пе-ро-о-о!»

Он знает, что Аза сидит на краю ванны, но у него нет ни малейшего желания видеть ее наглую физиономию, поэтому Оливо решает даже не открывать глаза, – к тому же израсходовал уже шестьсот слов, не знаю, понятно ли объясняю.

Сон наваливается на него необъяснимо быстро.

23

Оливо входит в класс через две минуты после звонка, который раздается ровно в восемь утра.

Это первый раз, когда он опоздал на урок, но профессор Доменико Рамачина еще только заполняет электронный журнал, так что разрешает ему войти, и Оливо, жутко подавленный, тащится к своей парте в последнем ряду.

Видя, в каком он пришел состоянии, Серафин знаком просит Матильду и Франческо подвинуться, чтобы он сел рядом с ней. Рамачина последними вызывает тех, кто должен объяснить пропуски занятий, и на все про все ему понадобится минут десять.

Оливо садится на свободное место, не задавая вопросов.

– Можно скажу тебе кое-что? Выглядишь ужасно! Что ты делал сегодня ночью? Устроил рейв, а потом тебя заставили все убирать?

Оливо мог бы рассказать ей, что его похитили, избили, что ему угрожали, его пытали и после освободили, что одна женщина-полицейский оскорбляла его, а ее дочь домогалась и что через три дня он покинет школу и они больше не увидятся, но, помимо того что объяснять придется очень долго, все это еще является частью расследования и его легенды. Если она еще работает, поскольку Соня утром даже не оставила ему на столе пять чупа-чупсов, – такой, значит, себе приемчик заявить, что договор разорван полностью и окончательно, не знаю, понятно ли объясняю.

– Ну и что?

– Я плохо спал.

– Плохо – мало сказать. Уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

– Угу.

Два часа английского проходят в полудреме. Оливо уже знает все эти грамматические правила, хотя и не понимает как, и «Сказание о старом мореходе» Сэмюэла Тейлор Кольриджа[126] он читал восемь раз. К счастью, сильно измученный вид Оливо отбил у Рамачины желание вызывать его – как он обычно делает, когда одноклассники не знают, что отвечать, ошибаются в произношении или забывают точный перевод какого-то стихотворения.

В перерыве, хоть это и не разрешается, почти все выходят в коридор, а Серафин открывает свою тетрадь в кожаной обложке и продолжает штудировать формулы пороха. В предыдущие дни Оливо тоже оставался на перемене за партой, доставал книгу и читал. Сегодня, однако, сценарий повторяется не полностью: он по-прежнему сидит за партой, но уставившись в пустоту.

– С тобой что-то случилось, Оливо! Видно же. Не хочешь мне рассказать?

– Две проблемы.

– Очень сложные?

– Угу.

– О’кей, давай выкладывай.

– Я потерял книгу Сизмонда.

– Которую он вчера тебе дал? Метр на метр? Как ты умудрился ее потерять?

– Не знаю.

– О’кей, если помнишь название издательства, поищем в интернете, у букинистов. Вот увидишь, найдем точно такую же, и Сизмонда не заметит подмены. Не такая уж неразрешимая проблема, как видишь! Давай вторую!

– Сегодня ночью я мог заняться сексом.

Серафин смотрит на него с усмешкой, но потом замечает, что он в отличие от нее не отвечает улыбкой, и снова становится серьезной.

– Не знаю, я не эксперт в этой области, но постараюсь тебе помочь…

– Я мог, но я вопил.

– Ты