Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы

дело не в одном профессиональном соперничестве — личное тоже примешивалось. Очень ей хотелось заполучить красавца журналиста в мужья или хотя бы в любовники. Только и здесь проиграла. Развести его с толстушкой Митрофановой у Ксюши не получилось, а потом библиотекарша забеременела и Полуянов ей руку с сердцем предложил.

Тут Кременская совсем психанула — начала своему бывшему учителю и гуру откровенно гадить. Фактически натравила на его драгоценную Надю маньяка[13].

Но когда Митрофанова чуть не погибла и едва ребенка не потеряла, Кременская поняла: она заигралась. Иметь Полуянова во врагах ей совсем не хотелось. Написала ему письмо покаянное: прости, зла действительно желала, но не ожидала, что настолько будут ужасные последствия.

Почти уверена была: не ответит.

И просто глаза на лоб полезли, когда Дима явился к ней на работу, в газету «XXL», и заявил:

— Ксюша, я принимаю твои извинения. И предлагаю прекратить вражду. Готов признать: ты тоже отличная журналистка. В своем сегменте. Друзьями вряд ли станем, но хорошие отношения надо поддерживать.

— Ты для этого пришел? — спросила подозрительно.

— Не только. Завтра тебя ждут на Петровке.

— Где?!

— Петровка, 38. Грамоту будут вручать. И вроде даже денежную премию. Твоя статья, там считают, очень помогла расследованию.

Сама Ксюша тем текстом не слишком гордилась. Писала его просто потому, что редактор требовал «тему продолжить». Никак предположить не могла, что надпись на снегу действительно оставил убийца — пусть и не ключевой в том деле.

Ждала, где подвох, но на Петровке ее приняли со всем уважением. Пригласили на сцену, вручали дары, жали руку. Полуянов тоже присутствовал — по его снисходительной роже догадалась: сам все действо устроил. Но без разницы в целом, откуда уши растут. С ментами (с бурной юности усвоила накрепко) лучше дружить, а не враждовать. Она еще и в общественный совет попросится, чтоб красную книжечку дали. С ней, говорят, многие двери отворяются, а кирнуть за рулем — вообще не вопрос.

Все равно, конечно, обидно, что Полуянов ей свою безликую библиотекаршу предпочел. Но что поделать, если у человека плохой вкус. Пусть живет с никчемной клушей.

С тех пор гадить — и даже просто злиться — Ксюша на Дмитрия перестала. Подписалась на него во всех соцсетях, за публикациями следила. Статью про Олю Можаеву прочитала на одном дыхании и с завистью. Умеет этот Полуянов темы находить. Да и по жизни везучий: начинал вроде с социального очерка, а теперь судьба какое продолжение подкинула! Папашу, кто дочку до смерти довел, убивает неведомый мститель — это сколько на таком поле можно будет пастись!

Дима написал очередную яркую статью, через день — огромную подборку писем читательских выложил.

Ксюшин редактор не преминул упрекнуть: «Обошли нас „Молодежные вести“. Найти надо, чем ответить достойно!»

Она загорелась, два дня кряду шерстила криминальную хронику по всем регионам. Из сил выбивалась, чтобы еще одну Олю Можаеву найти. Но про все яркие истории (где самоубийства или когда родители реально собственного ребенка голодом заморили) давно написали, а просто про лишение родительских прав — неинтересно.

Тогда кинула в газете клич. Дорогие, мол, друзья-читатели, вас по России почти миллион, всех люблю, ценю, прошу о помощи. Не будьте равнодушными, не проходите мимо, когда где-то рядом ребенок страдает. По всем серьезным случаям — приеду лично и разберусь.

Писем пришло немало, но долго ничего не цепляло. «Сосед сына ремнем лупит, тот орет на весь подъезд» — обычное для России дело. И ладно бы из Москвы писали — нет, то Оленегорск, то Батагай в Якутской области.

Однако вскоре явилось послание и из столицы.

Уважаемая Ксения!

Моя дочь Алиса находится в большой опасности.

Я мать-одиночка, инвалид второй группы, воспитываю ее одна. Живем мы на мою пенсию и детское пособие, поэтому с большим трудом сводим концы с концами. Алисе четырнадцать лет, но она давно моя помощница и никогда меня не упрекала в том, что мы живем в бедности. Как всякому подростку, ей, наверно, хотелось бы нарядов и развлечений, но она давно примирилась с тем, что мы не можем их себе позволить. Гораздо более мою дочь расстраивает невозможность получить хорошее образование. Алиса — очень способная девочка, круглая отличница в школе. Но мы ведь с вами понимаем, что, сколько бы она ни старалась, без высококвалифицированных педагогов, лично заинтересованных в ее результатах, сложно добиться впечатляющих успехов.

Но полгода назад дочери — как она сама считала и с восторгом рассказывала мне — чрезвычайно повезло. Алиса участвовала в олимпиаде по английскому языку в Московском международном институте и смогла обратить на себя внимание. Призового места дочь не заняла, но доцент кафедры английского языка Эдуард Николаевич Головин предложил ей заниматься индивидуально. Смущаясь, Алиса объяснила, что это никак не возможно по финансовым соображениям. А Эдуард Николаевич сказал, что с такой талантливой девочкой готов работать бесплатно — при условии, что она будет очень стараться.

Частные уроки Головин давал у себя на квартире и, как я прочитала на сервисе по поиску репетиторов, являлся востребованным специалистом. Меня немного тревожило, что четырнадцатилетняя девочка будет приходить одна к пусть уважаемому, но постороннему мужчине. Однако в отзывах упоминалось, что преподаватель ведет себя с учениками исключительно корректно, а его милая супруга неизменно приветлива — и нередки случаи, когда после занятий они все вместе пьют чай.

После нескольких первых занятий моя дочь летала словно на крыльях. Она с детства обожала английский язык и мечтала в нем достичь совершенства, но так как училась в обычной школе, давно переросла тамошнюю учительницу, недавнюю выпускницу пединститута. Наконец-то, говорила она, ей встретился человек, кто в английском бог! Эдуард Николаевич свободно цитировал Чосера, Китса, Шекспира, и хотя я сама не причисляю себя к знатокам языка, тоже сразу заметила, как произношение у Алисы стало стремительно улучшаться.

Однако уже спустя пару недель я стала замечать первые тревожные звоночки. Вместо прежнего воодушевления дочка теперь возвращалась с уроков нервной, угрюмой. На мои вопросы отвечала, что Эдуард Николаевич недоволен и требует от нее существенно бόльшего прилежания. Бедная девочка сразу после школы садилась за его домашние задания, в любую свободную минуту утыкалась в английскую книжку, но Головин по-прежнему не находил для нее добрых слов. Я материнским сердцем чувствовала, что он «пережимает». Если бы дочь занималась, как все, на платной основе, давно бы высказала педагогу, что девочка явно перегружена, а похвала — чрезвычайно важное звено образовательного процесса. Но в нашей ситуации права голоса у меня не было, поэтому я призывала дочь еще больше