У Терека два берега... - Дмитрий Вересов

– И ты из ревности так говоришь, чтобы я бросила мужа?

– Да что же это такое! – рассердился Горелов. – Пусть твой муж был бы чукчей, нанайцем, казахом, я бы не волновался за тебя. Но ты живешь среди чеченцев, а я хочу, чтобы с тобой ничего плохого не случилось. Нельзя сейчас быть чеченцем, как нельзя быть немцем, финном… Такое время! И тут ничего поделать нельзя! Но лично тебе можно уехать. Вот о чем я говорю. А о том, что я тебя полюбил, ты можешь забыть!

На лежанке под одеялом вдруг послышался сдавленный всхлип. Маша и Горелов повернулись туда.

–Ксюша, тебе нехорошо? – спросил встревоженно Евгений.

– Кажется, она пропотела, – сказала Саадаева, трогая лоб больной девушки. – Жар спал. Надо ей переодеться в сухое. Ну-ка выйди на минуту.

Лейтенант НКВД Евгений Горелов вышел во двор. Небо было щедро усыпано звездами. Он закурил, и еще один маленький огонек зажегся в темноте.

Что он сделал? Как он мог позволить ему рассиропиться, распустить нюни? Влюбился, как мальчишка, и поставил под угрозу всю операцию? Любовь! После войны будет любовь. После войны все будет. А сейчас он должен составить безупречно точную топографическую карту предстоящей операции. И на этой карте не должно быть никакой любви. Никакой любви…

Одна звезда вдруг упала, чиркнув по небосводу. Загадать желание? Желание у него одно – выполнить приказ. Горелов бросил окурок в темноту, в том самом направлении, куда только что упала звезда.

* * *

Квартира Джона на Кромвель-роуд была не слишком обширной для того, чтобы жить там вдвоем. Поэтому, когда они вернулись из Петербурга, Джон и Скотти решили, что подыщут что-нибудь не слишком дорогое, но приемлемое по географическому принципу.

Офис Джона находился в Белгрэвиа, а студия «Уорлд Мэкс», где Скотти работал фотографом-дизайнером, была на втором этаже Рэдио-хаус на Риджент-стрит, что как раз напротив «Хард-Рок-кафе». Поэтому апартаменты на втором этаже домика в Беркенсвич, на севере Лондона, их обоих вполне устроили.

Хозяин домика, семидесятитрехлетний вдовец Хьюго Бушо – с ударением на вторую гласную, – фамилию свою взял от француженки жены, которую притащил на остров из Нормандии с большой немецкой войны… Старина Хью так любил свою Лизу, что, когда в девяносто седьмом она умерла от рака, не дотянув до золотой свадьбы всего полтора месяца, Хьюго перестал принимать пищу, и, кабы не соседи, что вовремя просигнализировали в социальную службу спасения, старик уже к Новому году отправился бы вслед за своей Лизой…

После трех месяцев реабилитации в дурдоме Хью отпустили, но страховая компания дала ему совет – пустить в дом постояльцев… С первыми квартирантами старине Хьюго не слишком повезло. На мансарде они принялись выращивать коноплю. И умный участковый инспектор не то чтобы унюхал, он дедуктивно вычислил любителей каннабиса по не меркнущему ночью яркому свету ламп, которые стимулировали быстрый рост полезного растения…

Ребят увезли. А Хью даже и не успел к ним привыкнуть.

Вторым квартирантом Хьюго Бушо был египетский журналист, который приехал в Англию писать книгу о Суэцком канале… А может, он выдавал себя за журналиста. Но документы у него были в порядке, и Хью даже начал было привыкать к арабу, что днями выезжал в Лондон, а ночами все долбил свой ноутбук… Но однажды араб уехал десятичасовым автобусом, а назад не вернулся. На этот раз участковым инспектором не ограничилось. Понаехали какие-то важные чины, составляли опись вещей… Протоколы, допросы, всякая рутинная полицейская мура...

Джон и Скотти стали третьими жильцами домика в Беркенсвич. То, что Джон и Скотти были «голубыми», старину Хьюго нисколько не волновало. Лишь бы постояльцы не исчезли потом, как журналист-египтянин, и лишь бы не растили на мансарде марихуану… Чтобы участковый инспектор не лез с протоколами и не тащил бы в дом соседей – понятыми… Хью был в ладах с законом, но все равно органически не переваривал полицейских. К геям он и то спокойнее относился. А что! Вполне приятные ребята. Один программистом работает, а другой – фотографом… И деньги сразу за шесть месяцев вперед дали, не торгуясь.

Джон и Скотти наняли весь второй этаж и мансарду. Две комнаты на втором и одну на третьем. Это было более чем достаточно для двоих взрослых мужчин. Кухня была на первом, но старик Хью ею не пользовался, предпочитая на спиртовке варить инстант-супы из пакетиков…

Скотти острил, что у безумного старика и вода – тоже «инстант», и тоже в пакетиках в виде сухого порошка.

Тем не менее, они ладили. И старик Хью даже удостаивался совместных просмотров футбольных матчей…

На второй этаж старик не поднимался из-за подагры. Правда, случалось, Джон и орал на Хью, что тот полный мудозвон, раз болеет за свой «Ипсвич» и все поминает Бобби Хэлтона и Томми Бойла, которые последний гол свой забили за десять лет до того, как родился Джон…

И тем не менее, они ладили. А что старику еще надо? Надо, чтоб в доме кто-то был. Чтоб в доме слышались шаги людей… Особенно бессонными ночами, когда думается об ушедшей Лиз…

Джона и Скотти устраивал этот домик на севере, практически не в Большом Лондоне, а в графстве Миддлсекс, потому как за семьсот квадратных футов они платили здесь вдвое меньше, чем прежде Скотти платил за четыреста квадратных футов на Лестер-сквер… Утром Джон на машине подбрасывал его до метро, а назад Скотти приезжал уже сам – семичасовым вечерним автобусом.

Как-то весной Джон отрабатывал недельную повинность на выставке телекоммуникационных систем. Его маленькая фирма арендовала в выставочном павильоне небольшой закуток, где был устроен обычный для таких случаев стенд с рекламными буклетами и образцами. Сотрудники фирмы парами отбывали нудную и скучную обязанность, сидя за компьютерами, декалитрами поглощая бесплатный представительский кофе и свертывая челюсти в перманентном приступе зевоты. Все время работы на выставке хронически хотелось спать. К их стенду подходили редко – и сам стенд не очень-то броский, и фирма, каких на рынке софта миллион с хвостиком, да и товара особенного, именно по теме выставки, не имелось. Так, сопутствующие аналоги…

Джон с озабоченным видом сидел за компьютером, Мэгги – пятый раз за неделю перекрашенная, на этот раз из рыжей ирландки в черноволосую испанку, – листала какие-то журналы. Джон был за старшего. Как инженер фирмы, он должен был быть готовым ответить на все вопросы вероятных клиентов, а Мэгги – duty secretary[16]– угощать маловероятных клиентов кофе и минералкой, дарить улыбки и буклеты, записывать в книгу регистраций данные о гипотетических покупателях.

Тогда к ним в закуток и зарулила маленькая делегация с русского телевидения. Их было трое. Два господина – один из них толстый американец, державшийся высокомерно и по-хозяйски, другой, наоборот, худой и подобострастно-услужливый русский. И с ними баба – типичная немочка.

Мэгги заученно улыбалась и, подавая воду, принимала визитки.