Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

Страшилин покосился на Катю, кротко вещающую все это самым сочувственным тоном.

– У меня деньги зависли, – прошептала Леночка.

– Что? Как это?

– Папа… он сердит на меня, ну, что я вот так существую, ничего не делаю. Он мне позвонил и сказал… Он настаивал, чтобы я сходила к психологу, к мозгоправу, а я не пошла. И он назвал меня паразитом и пригрозил деньги больше не класть на карту. И не положил.

– И что дальше?

– Денег не было совсем.

– И вы решили обратиться к деду? – уточнил Страшилин.

– Нет… то есть да… Это минута слабости, отчаяния, – Леночка посмотрела на них в упор. – Я сначала хотела с собой покончить. Лежала вот тут на диване, думала, как это лучше сделать – из окна броситься или напиться снотворного. А потом… ну, дед, он же не бедный, только скупой. А я всегда знала, где он деньги хранил – всегда в одном и том же месте.

– И где же? В сейфе?

– Нет, в книге. Словарь Ожегова, толковый словарь, – толстый такой том, он всегда туда клал и ставил на нижнюю полку, – Леночка говорила тихо. – Я, когда в школе училась, ну, когда он еще тут жил, воровала у него потихоньку. И я… я не решилась покончить с собой. И подумала: раз так – попытаю счастья у него.

– Вы поехали в тот вечер в «Маяк»?

– Жест отчаяния, – ответила Леночка. – Пока шла, все думала – как мы встретимся, что мне говорить. Надо ли просить прощения. В метро ехала – там такая мука, столько народа… Все пялятся… Я подумала – нет, невозможно мне прийти к нему и просить прощения. И жить без денег тоже никак… Я хотела броситься под поезд, – она закрыла глаза рукой, – такой мрак, такой беспросветный мрак. И тут вдруг мне папа позвонил.

– Вам позвонил отец?

– Да, словно почувствовал. Спросил: ну как ты, дочура? Так хорошо, так ласково, как когда-то в детстве. Я плакать стала, я… прямо там, в метро, как идиотка. Боялась, что связь пропадет – метро же, но нет, папа сказал, что он сожалеет, надо как-то брать себя в руки. Я ему пообещала. Он сказал, что деньги на карте – купи себе что-нибудь и сходи в салон красоты.

Леночка замолчала.

– И что дальше? – спросил Страшилин.

– Я вышла, нашла банкомат, сняла деньги с карты. Поймала машину и вернулась домой.

Страшилин достал мобильный и набрал номер.

– ОВД? Где участковый Олег Гуляев? Срочно пусть едет в «Маяк» с оперативниками, открывает дом. Меня интересует стеллаж с книгами – нижняя полка, словарь Ожегова. Да, да, толковый словарь О-же-го-ва. Пусть проверит этот том. Меня интересует, что он там обнаружит.

Он отключил мобильный и начал старательно заполнять шапку протокола. Катя смотрела в темное окно. Леночка Уфимцева сидела, низко наклонив голову.

– Лена, и правда надо как-то брать себя в руки, – заметила Катя, – нельзя же так.

– Я хочу. Но не могу.

– Отец еще вам звонил?

– Да, сейчас ведь все это – похороны… он в шоке. Он сейчас не может никак приехать и просто изводится там. Спрашивал меня…

– О чем?

– Ну, как вы, когда я последний раз видела деда. Может, тоже думает на меня, что это я его. Но я его не убивала, поверьте мне. И в «Маяк» я не поехала. Я бы, наверное, скорее в метро под поезд бросилась, если бы не тот папин звонок.

– Есть у вас чай? Заварите нам чаю, – попросил Страшилин.

Леночка поплелась на кухню. Гремела там чашками в мойке. Потом загудел электрический чайник – видно, его давно не чистили от накипи.

Они не успели выпить чая. Расторопный участковый Гуляев позвонил из дома Уфимцева, который они открыли вместе с оперативниками.

– Так, так… нашли книгу? Да, толстый том, словарь и… – Страшилин слушал, – деньги между страниц. Купюры по пять тысяч? Считайте, сколько там всего? Шестьдесят пять тысяч рублей? Так, ясно, оформляйте, как положено. – Он посмотрел на Леночку. – Да, деньги в словаре целы. Что ж, Елена, придется наследство принимать.

Рука Леночки с чашкой чая дрожала.

– Я его не убивала, – сказала она. – И я не знаю, кто его убил. Поверьте мне, пожалуйста.

Она начала тихо всхлипывать, почти скулить.

Катя ощутила, как щемит сердце, как душно, затхло, гибельно в этой некогда богатой, благополучной квартире в самом центре столицы.

Глава 34

Из темных кустов

Любовь Карловна Глазова – соседка Ильи Уфимцева – ужинала на кухне и смотрела маленький «кухонный» телевизор, когда услышала, как к дому напротив подъехала машина.

Фары полоснули светом по окнам. Любовь Карловна сразу же оставила недоеденную куриную котлетку и вышла сначала на террасу, накинула куртку, потом очень осторожно – на темное крыльцо.

Она спустилась во двор – двигалась она сейчас гораздо проворнее, чем в тот раз, когда ковыляла открывать калитку незваным гостям из полиции.

То, что в дом Уфимцева снова приехали полицейские, Глазова поняла по патрульной машине с мигалкой, остановившейся у калитки.

Она прокралась вдоль фасада своего маленького дома из силикатного кирпича прямо к забору – туда, где росли густые кусты жасмина и боярышника. Старушка видела в темноте прекрасно, и она гордилась своей дальнозоркостью. А здесь можно наблюдать за происходящим. Ее никто не заметил бы в темных кустах – ни с дачной дороги, ни с участка Уфимцева. А вот она видела все. На дороге имелся фонарь, и он горел ярко.

Любовь Карловна плотнее запахнула куртку. Отвела от лица ветки боярышника. Приехали трое полицейских. Одного из них Любовь Карловна сразу узнала – здешний участковый. Он приходил к ней в тот самый день, когда она позвонила в полицию от соседей. А после участкового к ней явились следователь и его помощница.

Любовь Карловна из своего тайного укрытия наблюдала, как полицейские через сад идут к коттеджу. Вот они снимают полицейскую ленту, налепленную поперек перил лестницы, и всходят на крыльцо. Открывают дом.

Что им там нужно?

В том, что полиция еще не раз явится сюда, Любовь Карловна даже не сомневалась. Вся логика событий вела к этому… Да, вся логика известных ей событий и тех, о которых она могла лишь догадываться и делать далеко идущие умозаключения.

Она вспомнила тот свой разговор со следователем. Она запомнила его фамилию – Страшилин. Кажется, он и его молодая напарница приняли ее в тот раз за старую дуру.

Да, за старую любопытную дуру…

Что ж, и в этом есть своя прелесть.