Четыре мертвых сестры - Наталья Евгеньевна Масальская

– Ужас какой! – прикрывая рот рукой, произнесла Инга. Мне показалось, что она даже побледнела.

– Ой, не говори, – махнула рукой соседка. – Вошел он, значит, в калитку и так прямо пошатнулся. Я мимо пройти хотела, но вижу, дело плохо, за ним пошла, чтобы помочь. А он пару шагов к дому сделал и свалился как подкошенный. Я к нему, хочу повернуть, а он тяжеленный, зараза. Я к дому на помощь звать. Дверь мне Яна открыла и со мной вместе к отцу кинулася. Мы с ней его перевернули, а он уже того, без сознания. Тут близняшки из дому выбежали, мы его вчетвером-то и занесли в дом.

– А жена его со старшей дочерью?

– В город они ездили. Вернулись, когда уже полный дом милиции был.

– Дверь, значит, вам Яна открыла? – Я вытащила из сумочки блокнот и быстро записала показания соседки.

– Яна.

– Быстро открыла?

– Так почти сразу же. Я ж еще с улицы на помощь звать начала. Голос-то у меня – дай бог каждому.

– Близняшки находились дома… – записывая, произнесла я.

– Минуты через три вышли.

– Скажите, вам ничего странным не показалось? Может, кто-то вел себя не как обычно или даже подозрительно?

– Так отца зарубили, все вели себя, мягко говоря, странно. Майка с Ларкой давай голосить на всю округу, Янка – та отца больше всех любила – только тихо плакала. Как бухнулась рядом с ним на колени, руку его к своей щеке прижала и раскачивается вперед-назад. Тут на крики соседи набежали, милицию вызвали.

– А вы можете вспомнить, кто раньше всех у дома оказался?

– Васька-дурень. Ему вообще как медом там намазано было. Все к Янке бегал, женихался, – усмехнулась она.

– Дурень – и женихался? – уточнила я.

– Он хоть и дурак, а на других-то парней смотрит и так же делает. Да и вообще хоть и того, а дюже смекалистый был. Вот всегда мог сказать, который час, хотя часы сроду не носил.

– Как это?

– А так. Ты, говорит, тетя Валя, корову домой ведешь, значит, уже девять, доить пора. Представляете? Сколь у кого ступенек на крыльце, сколь гусей да кур – знал. А чего ему еще делать, в колхозе он не работал, только так, если его мужики с собой возьмут сено убирать или еще какая тяжелая работа. Здоровенный был детина, силы в нем немерено.

– Его вроде даже в убийстве дочек писательских подозревали? – осторожно поинтересовалась я.

– Подозревали. Да только алибя у него была. Не мог он.

– Да и вы сказали, что он Яну любил, – добавила я, решив увести разговор в сторону писательской семьи.

– Если так можно сказать, то да, любил. По-своему, конечно.

– Скажите, а как к этому относились сам Иволгин и его жена?

– Иволгин бирюком жил. Сам себе на уме. Ежели раньше хоть по поселку выходил прогуляться, с людьми повидаться, то в последние годы совсем домоседом стал.

– Что, даже на улицу не выходил?

– Выходил. Не часто, но бывало. У них дом-то крайний, за забором лес. Так он там и гулял.

– То есть вы его видели выходящим из калитки?

– Да нет. Если только услышу, да тень какая промелькнет, я сразу и подумаю, вишь, гулять пошел. У него калитка-то своя была. Как из флигеля выйдешь, так чуть дальше.

– А зачем же он тогда в калитку возле дома шел, если мог в свою войти?

– И то верно, – задумалась соседка. – А кто его сейчас разберет – зачем? Может, к людям хотел выйти, чтобы на помощь позвать…

– Но не позвал и имя убийцы тоже не сказал. Его же в лицо ударили топором, значит, он не мог своего убийцу не увидеть? Почему не сказал?

– Может, не знал или маска на ем была…

– Если маска, зачем сказал, что это он сам убился? – возразила я.

– И то верно.

– Значит, кто-то из своих? Вы сказали, что быстрее всех к месту преступления пришел Васька-дурачок. А кто еще?

– Терентьев был, он вроде с Иволгиным о встрече договаривался. И председатель наш.

– А как председателя зовут? – приготовилась записывать я.

– Кадык Иван Игнатьевич. А что, думаете, он как-то причастен? – понизив голос до шепота, спросила тетя Валя.

– Нет! Просто записываю, чтобы позже пообщаться по возможности.

– Дочь, ты и все енто в газету напишешь?

– Нет. Напишу только очерк о семье знаменитого писателя Иволгина, а остальное… Ну как вам сказать, я тоже люблю разгадывать загадки. Если бы вы мне еще немного о семье Иволгиных рассказали, я была бы вам очень благодарна.

– А чего рассказывать? Семья как семья. Всякое было. И ругались, и мирились.

– Скажите, а какие отношения были между супругами? Вы не волнуйтесь, я ничего лишнего в статью не пущу, – улыбнулась я, заметив настороженный взгляд собеседницы.

Инга, которая сидела между нами, поставив банку с молоком на колени, все больше молчала и выглядела очень озабоченной.

– Если хочешь, иди домой, пока молоко не прокисло, – предложила я, и Инга, с облегчением поднявшись, быстро направилась к калитке.

Мы остались с тетей Валей вдвоем, и беседа пошла легче. Женщина поведала мне, что в начале знакомства супруги жили душа в душу. Хоть Иволгин и был очень ревнивым, Ирине удавалось усмирять его характер, и до больших скандалов не доходило. А лет пять назад умерла его первая жена, и в их дом переехала старшая дочка Иволгина – Яна. Супруги стали чаще ссориться. Ирине не очень-то понравилась идея поселить девочку у них в доме, но она зависела от мужа финансово, поэтому прикусила язычок. Правда, Яна не доставляла ей особых хлопот, наоборот, была неизбалованная, всю работу по дому делала, в магазин ходила. Так они друг к другу и привыкли. Похоже, Ирина попрекала мужа за дочку, поэтому стала посмелее. Тут и скандалы начались. Иволгин все больше в себя уходил, а в один прекрасный день переехал во флигель.

– Иринка и рада. А как-то и говорит: сплавлю в психушку, а сама тогда заживу.

– Про ее поклонника вы ничего не знали?

– Нет. Ирина была себе на уме. Хитрая баба. Уж чего в голову втемяшится…

– А что сам Иволгин? Неужели не возражал?

– Он тоже тертый был калач. И скупой как крот, снега у него зимой не допросишься. А сама Ирина в библиотеке работала, где сейчас Инга трудится. Ну что там за зарплата? Пятьдесят рублев кое-как. А у нее дети, понять-то ее можно.

– Да, странная семейка.

– Да чего странного? Как у всех.