Штопая сердца - Мария Владимировна Карташева

здания. Пройдя до указанного места, девушка увидела в конце одного из них открытую дверь и скользнула внутрь. Остановившись в длинном обшарпанном коридоре, Аня повертела головой, но так и не поняла, куда идти, потом прислушалась и поспешила в ту сторону, где кто-то разговаривал.

— Ты сегодня молодец, — тихо вторил спокойный мужской голос. — Ты просто справляешься на отлично.

Аня резко открыла дверь, заскочила в следующее помещение и остановилась, несколько смущённая увиденным. Перед ней стоял мужчина, одетый в добротное пальто, в вязаной шапочке и тёмных брюках, а рядом с ним находился молодой парнишка лет пятнадцати с приятным лицом, но абсолютно безвольным взглядом. Но самое странное было то, что на молодого мужчину была надета шлейка, а поводок, прикреплённый к ней, мужчина крепко держал в руке.

— Простите, — сказала Аня, чтобы прервать неловкое молчание, — я искала архив.

Парнишка вдруг перестал пялиться на стену, перевёл взгляд на Анну и как-то странно раздвинул губы, словно пытаясь улыбнуться. Мужчина, который собирался ответить, осёкся и просто наблюдал за происходящим, а Ане стало сильно не по себе. У мальчика появился блеск в глазах, он начал потихоньку к ней приближаться, разглядывать, наклоняя голову с бока на бок, потом словно принюхался, и в этот момент Аня не выдержала и, смешавшись, наигранно бодро сказала:

— Ну что ж, по-моему, я ошиблась. Пойду!

Звук Аниного голоса вдруг спровоцировал в мальчишке интерес, он подскочил, схватил девушку за руки и стал приподнимать верхнюю губу, смотря Ане в глаза. Пытаясь унять охвативший её панический страх, Аня стала отступать, вырываться, а когда смогла стряхнуть холодные ладони парня, рванула обратно из здания.

* * *

Закончив свой рассказ, Анна Михайловна отошла от окна и присела за стол.

— А что, мужик стоял и смотрел? — спросил Погорелов.

— Мужик, — повторила за ним Лисицына, — всё это время внимательно наблюдал за тем, что делает мальчик. И мужиком этим был Соболев Владимир Иванович. Именно поэтому он сказал, что знает меня с первого курса. Он прекрасно меня помнил, а вот я забыла.

— И что ты думаешь?

— Пока ничего, но то, что он никогда об этом не вспоминал в наших беседах, наводит меня на размышления. Если бы он забыл про этот случай, так же как и я, а потом мы как-нибудь оба в разговоре вспомнили, это было бы абсолютно нормально. Но он меня помнил! И никогда об этом не говорил. А когда ошибся, в глазах было краткое, буквально на миг, замешательство.

— А брат твой где? — вдруг спросил Визгликов.

— Не знаю. В аду, наверное, в карты пытается выиграть свою душу, — отрезала Лисицына.

— Не понял.

— На своём кабинете моему брату нужно повесить не табличку «Адвокат по уголовным делам», а баннер с надписью: «Все насильники, извращенцы, педофилы и остальная нежить, если у вас есть много денег, то я буду вас с радостью защищать».

— О как, — крякнул Погорелов. — Ну такое…

— Короче, — сказала Лисицына, — может, это мои додумки или, возможно, Соболев что-то знает.

* * *

Лисицына молча вошла в кабинет психиатра, остановилась на пороге и дождалась, пока Соболев закончит строчить ровные буквы в истории болезни.

— Странно, я думала, что все карты теперь заполняются через компьютер.

— Здравствуй, Анечка, — Соболев вскинул на неё глаза, — я по старинке пишу, когда помогаю коллегам. Они уже потом сами разбираются, а рукописное заполнение — это, как сейчас модно говорить, моя медитация, — мужчина посмотрел на часы. — Ты что-то хотела, мы вроде бы на сегодня не договаривались.

— Да, я хотела. И я вам советую отменить все встречи, — сказала Лисицына, присаживаясь напротив.

— Да я уже понял, — он пожал плечами, — просто сработало необъяснимое: человеческая эмоция, надежда.

— Надежда — это не чувство? — спросила Анна.

— Нет. Чувство по своей структуре длительно, а эмоция — кратковременное ощущение, если выражаться простыми словами.

Лисицына покивала и молча уставилась на Владимира Ивановича. Она хорошо видела его подрагивающее правое веко, тёмную радужку глаз, лёгкую судорогу на переносице, и бледный завиток застаревшего тонкого шрама на лбу.

— Аня, твой побег тогда перевернул моё представление, как психиатра, о работе мозга. Пойми, ты дала ему динамику, ты дала ему жизнь. Работа его мозга включилась в тот момент.

В голове Лисицыной сместилась картинка, она в один миг перестала понимать, о чём идёт речь, но усилием воли оставалась спокойной, потому что сейчас, сама того не ожидая, переиграла Соболева. И вскоре они поймут, что он знает.

— Аня, он до этого момента скучающе решал многоуровневые цепочки уравнений. И совсем не жил, он был абсолютно безучастным, ни тени эмоции, чувства, ощущения. И потом вдруг в одночасье этот ценный мозг проснулся и стал жить! У него появилась цель, — глаза Соболева стали светиться, речь стала несколько сбивчивой и возбуждённой, — он долгие годы готовил для тебя представление. Ему хотелось поразить тебя, увлечь в свою игру.

— Владимир Иванович, я думаю, вы сказали достаточно, чтобы теперь пояснить, о чём речь, — твёрдо сказала Анна, окончательно запутавшись в восторженных речах психиатра.

Соболев на секунду осёкся, потом лицо его дрогнуло, и он, покачав головой, рассмеялся:

— Теперь я понимаю, почему мой мальчик выбрал именно тебя. Удивительно! Будучи ещё в нежном возрасте, он разглядел твою уникальность.

— Давайте проясним, про какого мальчика сейчас идёт речь? — спросила Лисицына.

— Про моего сына. Он тебя увидел в первую нашу с тобой встречу, когда ты, как я понял, заблудилась. Но, видимо, это была встреча, посланная свыше, — Соболев улыбнулся.

— Как интересно, — пробормотала Анна, напряжённо выискивая хоть какой-то смысл в словах собеседника.

— Я был молодым учёным, но подо мной не было династии с именем, а мне нужно было хоть на чём-то базироваться. А Зиночка работала у нас в больнице, — он нахмурился, вспоминая нечто далёкое, — процедурной медсестрой. Юная, большеглазая красотка, влюблённая в меня по уши, — Соболев откинулся на спинку кресла. — Был грех, Анечка, был. Ну а что, я из больницы не вылезал сутками, — мужчина открыл ящик стола, достал оттуда кейс с таблетками и положил его на стол. — Случился у нас с Зиночкой роман, и девочка забеременела. Признаюсь, я струсил, повёл себя некрасиво, — Владимир Иванович замолчал, налил из сверкающего гранями графина воды в стакан и продолжил: — Но потом я вдруг понял, что это мой шанс вырастить сверхчеловека.

— Что сделать? — невольно спросила Лисицына, не ожидающая такого развития событий.

— Прости, Анечка. Пилюли по расписанию, — Соболев заглотил целую горсть разных таблеток, — иначе может приступ случиться. Так вот, я вернулся к Зиночке и сделал ей особое предложение. Я согласился содержать её и ребёнка, и