Штопая сердца - Мария Владимировна Карташева

она при этом могла уйти с низкооплачиваемой работы, если согласится на процедуры. Я ей не стал разъяснять назначения, просто сказал, что это полезно для ребёнка. Ну а Зиночка была недалёкого ума, и её в принципе устраивало такое положение вещей. И когда ребёнок развивался ещё в чреве матери, я стал стимулировать его мозговую деятельность, — Соболев немного растянул узкий ворот рубашки и продолжил. — Уже в раннем детстве я понял, что у меня всё получилось: он был уникальным ребёнком. Читать он научился в два года. Читать, Аня! Причём бегло. Он легко складывал в уме, умножал, а дальше был просто восторг, — лицо мужчины вдруг помрачнело. — Ну а потом его безумная мать, не посоветовавшись со мной, начала водить его в какие-то кружки. Да, он был особенным ребёнком, очень развитым, но отстранённым, и какой-то недоучка сказал, что моему мальчику не хватает социализации. А для него это было слишком, и он замкнулся в себе. Так шёл год за годом, с каждым днём всё становилось только хуже, он уходил в свою внутреннюю реальность, и ему только там было интересно. На момент встречи с тобой он даже перестал разговаривать.

— Вы хотите сказать, что тот мальчик на шлейке был вашим сыном?

— Да. Я ведь думал, ты всё вспомнила и поняла, — лицо Соболева подёрнулось красными пятнами, и он закашлялся. — Но, видимо, всё-таки старость берёт своё, не рассмотрел.

— Я не очень улавливаю, при чём здесь я? — спросила Лисицына. — И дело, с которым я к вам пришла.

— Аня, твой побег тогда дал моему мальчику импульс, чтобы выплыть из клетки внутреннего мира, куда он погружался. Ты стала его восторгом, эмоцией, он буквально выбежал за тобой из омута своих иллюзий. Он буквально за пять лет выполз из болота внутренних переживаний и стал жить.

Анна Михайловна старалась не подавать вида, но ей становилось не по себе. Когда в памяти всплыла та встреча, она снова увидела лицо мальчика и поняла, что её напугало. Наверное, в тот момент произошёл перелом в её сознании, и Анна перестала бояться безумия, поняв, что страшно не помешательство, а его носитель.

— Прости, то, что он пытал тебя, был акт соития с тобой. По-другому он не смог бы получить свою высшую награду. Аня, ты для него загадка, ты выжила и снова вышла на тропу. Понимаешь?! Он специально всех вас подобрал, он сплёл эту сеть и сделал так, чтобы тебе стало интересно, и ты выплыла из того болота страха, куда он тебя загнал, — голос Соболева стал чуть тише. — Конечно, вылезла побочка, он стал изощрённо агрессивен, но разве это не стоит такого прорыва? И необходимую для работы мозга и жизнедеятельности эмоцию и чувства ему даёт только выстраивание долгих и запутанных схем. Он долго учился, присматривался к тебе, а потом, когда понял, что готов, сделал всё для вовлечения тебя в игру.

— Что вы хотите сказать? — у Анны нехорошо закололо сердце. — Человек, которого мы ищем, это ваш сын?

— Да, Аня.

— Где он?

— Аня, я теперь даже не знаю, как он выглядит, — обречённо сказал психиатр. — Он много раз делал пластику. Он меняет лица.

— Да где он деньги-то на всё это берёт?

— Ты думаешь, для такого мозга это проблема? Он играет на бирже, чувствует колебание валютного рынка. У него есть недвижимость, он рантье.

— Владимир Иванович, вы вообще осознаёте, что происходит? — вкрадчиво спросила Лисицына, на которую сейчас буквально обрушилась эта информация.

— Он свёл вас со Стасом. В нормальной жизни вы бы никогда не проявили друг к другу чувств, вы абсолютно разные, но сейчас вы очень похожи. Вы ранены этой жизнью. Он дал вам выдох. Он дал вам пространство безопасности, дал островок спокойствия, когда вы друг с другом, — бормотал Соболев, не отвечая на её вопрос.

— Что вы хотите сказать?

— Нет-нет, он, конечно, не связывал эту сеть от убийства дочери Визгликова. Но я думаю, что у него не складывался пазл, а резонансное дело с этим убийством как раз было нужно для полной картины. Аня, он творец, он пишет сценарий, ищет своих героев, потом собирает конструкцию, проигрывает моменты… Он как демиург строит свою Вселенную.

— Владимир, вы безумны. Чем вы восхищаетесь?

— Своим творением, Аня. Я, как родитель и как учёный, смог создать совершенство.

— То есть получается, что он и вас пытал? — щека женщины нервно дёрнулась, и в память стали колоть всплывающие воспоминания, наполненные криками, ужасом и долгой, мучительной болью.

— Это выражение его чувств. Он был мне благодарен. Он не знал, как ещё выразить восторг, он сказал спасибо, как сумел.

— Вы совсем не осознаёте масштаба трагедии? Вы понимаете, сколько женщин он замучил? Скольких мужчин пытал? Вы создали чудовище. И покрывали его.

— Нет, я создал уникальный объект. Я написал по этой теме уже десяток работ, и теперь, когда я уже не могу дальше хранить эту тайну, после моей смерти их опубликуют. Учёный мир просто будет трепетать.

— А вы не боитесь, что вас просто осудят ваши же коллеги? — спросила Лисицына, чувствуя, как у неё просто исчезают все силы.

— Анечка, — он улыбнулся, — мои коллеги в разных областях науки загубили такое количество живых организмов, что мой эксперимент просто будет казаться невинным.

— Ладно, это уже демагогия. Вы можете хоть как-то помочь найти его?

— Аня, я не буду этого делать. Для моего мальчика это просто любовные отношения с тобой. А как отец может лезть в личную жизнь сына? Нет, милая, — Соболев стал часто дышать, потом стал тереть ладони друг о друга и произнёс. — Думал, умирать будет легко, ан нет, тянется людская душонка к жизни, цепляется.

— Да чтоб тебя, — Лисицына только сейчас осознала, что произошло. Женщина подскочила, выбежала в коридор и крикнула: — Стас, срочно нужны медики. Он отравился таблетками.

Вернувшись, она увидела, что Соболев бледной тенью оседает в своём кресле, руки мужчины плетьми повисли с двух сторон, ноги разъехались, нижняя челюсть чуть отвисла.

— Владимир Иванович, очнитесь…

Анна теребила мужчину, пыталась растирать ему руки, цеплялась за него, когда прибежали медики, а Визгликов пытался оттащить её от затухающего тела психиатра. Наконец Стас вытащил её в коридор, схватил с подоконника графин с зеленоватой водой, предназначенной для полива цветов, и выплеснул жидкость в раскрасневшееся лицо женщины. Анна почти сразу затихла. Она стояла и смотрела невидящим взглядом в стену, с мокрых волос срывались капли и оседали на тонкой блузке некрасивыми разводами.

— Пойдём-ка присядем, — сказал Визгликов и мягко взял её за руку.

Лисицына послушно пошла за ним, опустилась на