Кто вынес приговор - Алексей Фёдорович Грачев

стен комнаты инспектор Пахомов, пряча в ворот шубы лицо. И тогда Викентий Александрович закрывал глаза, и хотелось ему оказаться сейчас в вагоне поезда, уносящего его туда, куда он советовал скрыться совсем недавно Вощинину. В Тифлис или Нахичевань...

22

Он пришел рано утром, когда Горбун еще только растапливал печь. Без стука встал на пороге, сгибаясь, и было похоже - не видел он ничего перед собой или же не решался двинуться с места, охваченный какой-то болью в ногах. Оглянувшись, Горбун выронил из рук полено. Уж на что он почитаем в блатном мире был, но Хива выше. Хива - это каторжник, майданщик. Огромный, с плохо различимым в сумраке лицом, он нагнал тоску в душу Горбуна этим молчанием. Но вот двинулся наконец, шагнул к столу, уселся на табурет, достал из кармана бутылку:

- Ну, здорово, Горбун. Давно я тебя не видел.

- Я слышал, - отозвался тот, подымаясь, отряхивая с коленей ватных штанов щепки, - вроде мещанина заделался. На дела не ходишь...

- Не хожу, - согласился без движения Хива. Но глаза поморгали быстро - так же вот, бывает, моргает Хрусталь. Есть такая манера у блатных, словно всякий раз молча говорят на каком-то своем, без слов, языке, будто телеграфируют, как матросы на корабле. Табурет тяжко затрещал - это Хива потянулся за металлическими кружками в углу стола.

- Найдется что вроде корки?

- Да капуста только...

- Давай капусту...

- Ай, вот еще сало, - проговорил как-то нехотя Горбун, подсаживаясь в угол к окну, завешенному брезентом, с опаской поглядывая на нежданного гостя. - Хрусталь с Ушковым заходили тут как-то. Не доели...

- Слышал о таких. Вот они-то мне и нужны... - Хива налил в кружки вина, сунул одну Горбуну. Подождал, пока тот не выпьет покорно, сам поелозил по краю кружки беззубым ртом. Вытирал рот долго и задумчиво, косясь на стреляющие револьверными выстрелами поленья. Спросил совсем вроде бы не дело:

- Хорошо топится печь?

- Хорошо, - ответил Горбун, заедая вино салом, хрупая капустой торопливо, давясь даже, точно чуя на своей шее эти тяжелые красные пальцы, лежащие все еще на кружке.

- А у меня развалилась. Собирался осенью затеять ремонт, а печник, будь он неладен, разбился. Свалился с чердака. В подпитии был, как прокладывал борова на чердаке, полез, зацепился за балку ногой да в темноте в сени вниз башкой.

Но не печь занимала голову Горбуна, а неожиданный приход. И, не вытерпев, он спросил:

- На "дело" метишь?

- На дело, - признался Хива тихо и как-то угрожающе. Он снова поелозил темными деснами по кружке а опять привычно стал оглаживать тяжелый подбородок ладонью.

- Чать, тебе не хватает добра? Живешь в своем доме, и животина всякая. И в ресторане сидишь, коль надо, а вокруг тебя официанты, как вокруг фабриканта прежде в "Царьграде" или "Бристоле"...

- Есть такое дело...

Гость погладил тяжелое лицо, кивнул на печь:

- Вроде как тухнет...

- Уж дрова, - встрепенулся, бодрея и смелея, Горбун. - Сушь разве найдешь на берегу реки. Там собираю все, что выкинет по воде полой или к осени с затонов.

Хива промолчал. Молча следил он, как шарится Горбун в дымящихся дровах, как подкладывает надранную заранее бересту. Огонь заплясал, забурчал, заскакал на его меловом лице.

Закрыв дверку, Горбун вернулся на свое место, и тогда Хива пригнулся к нему:

- Вот что... Надо десяток мешков увести со склада "Хлебопродукт".

- Это как же?

Горбун покидал в ладони потухший уголек, как обжигаясь им, и спросил:

- Кормить нечем свиней своих?

- Ботаешь не дело, - помотал головой Хива и даже усмехнулся едва заметно и тут же сурово погасил эту усмешку: - Кто же пшеничной мукой кормит свиней? У меня отруби для этого есть. С маслобойки достаю... А надо муку булочнику Синягину. Без муки остался. Того гляди, прогорит.

- А и пусть прогорит, - спокойно отозвался Горбун. - Не одним нам мыкаться в нищете. Пусть и он походит бедняком. Неча холки отращивать.

- Ты слушай знай, - грубо прикрикнул Хива, и эти заходившие мослы на щеках испугали Горбуна. Да, это был тот Хива, с которым еще до мировой войны они ходили на дела. Страшен и жуток бывал Хива где-нибудь в квартире. Не дай бог ему подвернуться под руку, не дай бог, если жилец вздумает заорать. Не жилец тогда... Жалости у него было как у полена...

Старик даже поежился. Он слез с табурета, забрался на койку, точно здесь было безопаснее, и стал смотреть на огонь, будто забыв, что за столом сидит гость.

- Я тебе вот что скажу...

Хива тоже пересел на койку, рядом с Горбуном, и койка стукнула о стенку звонко, так что Хива согнулся, зашарил в кармане. А вынул папиросы, обыкновенную "Смычку".

- Ребяток, Хрусталя и Ушкова, надо увидеть быстро. Понял?

- Это как же я их найду быстро, - забурчал было Горбун. Но Хива вынул из кармана деньги, кинул на койку:

- Сразу выдаю.

Горбун невольно схватил горстку денег, стал гладить и тут же отдернул руку, поглядел на Хиву, а тот едва не на ухо:

- Взять надо сегодня. На "Хлебопродукте", запомни. Лошадь будет к девяти у казначейства. Возчик - свой парень. С охраной там никуда не годится дело. Жилые дома прямо на двор выходят. Разгуливай свободно. В крайнем доме Наташка живет. Пусть у нее пересидят сначала. Со сторожем Никодимом я переговорил уже. Он постарается не заметить. Муку брать во втором складе, из вагона прямо. Подъедете со стороны путей.

- Узнаю, - сказал Горбун восхищенно. - Узнаю я тебя, Хива. Неспроста так тебе легко давались дела. Готовил потому что всегда как следует...

Хива будто не расслышал этой похвалы, он снова заговорил, уже требовательно и быстро:

- Лошадку запомни. Мышастая, а парень из "малины", свой. Хрусталь и Ушков будут брать, а на стрему пацанов подыщи. Мало ли, второй сторож послышит что-то. Есть такие?

- Как не быть... Вон Би Бо Бо или Колька Болтай Ногами... Шляются тут по переулкам часто... Пойдут, как прикажем...

Горбун вдруг совсем оживился, как прослышал