Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

class="p1">– Вам стоит это переписать, – сказала классная, и ее толстые, красные щеки тряслись от гнева. – Нытье и жалобы – поведение, недостойное ученицы нашего института.

Варя стояла перед ней, чувствуя себя особенно рыжей, полной и веснушчатой в этой безжизненной комнате. Даже цветы на столе казались блеклыми, как если бы классная дама и ее правила высосали из них всю яркость. В душе ее горел стыд и одновременно – чувство несправедливости.

– Я описала вещи такими, какие они есть, – ответила Варя.

Глаза классной дамы сузились, а потом стали огромными и темными, как у змеи. И глядели они точно так же, как могла бы глядеть гадюка на приглянувшуюся мышь.

– Оч-чень хорошо, – произнесла она. – Тогда вы не будете писать домой, пока я вам того не дозволю.

Может быть, она ждала, что Варя расплачется или станет упрашивать. Но та просто кивнула и молча покинула кабинет. Слезы пришли позже, уже в спальне, и были злыми.

Тогда к ней и подошла Софи. Обняла и подставила плечо, как сестричка. А когда Варя рассказала ей, что приключилось, вздохнула:

– Наша Бегемотиха, она такая. Ей лучше не перечить.

Потом подмигнула и залезла рукой под матрас. Варя ахнула – Софи вытащила коробку конфет.

– Зато ее легко обмануть, если осторожно. Угощайся!

Конфеты Варя ела еще при живой матери. Она быстро, пока никто не зашел, положила кусочек шоколада за щеку и закрыла глаза от наслаждения. Софи засмеялась. А Варя представила, как, должно быть, сейчас выглядит, и подхватила ее смех. С этого дня они стали подругами. А сейчас стояли рядом у окна и одинаково мерзли.

– Я получила письмо от матери, – сказала Софи.

Она по-прежнему смотрела на снег. Варя повернула к подруге голову, ожидая продолжения.

– Они не приедут, – сказала Софи. – И на праздники не заберут. Пишет, что поедут к Виктюше и спрашивают, не хочу ли я что-то передать старшему брату.

– А ты хочешь?

Губы Софи тронула хищноватая полуулыбка.

– Я-то хочу, да вот только Бегемотиха такое не отправит.

Варя засмеялась. Она тронула подругу за плечо.

– Пойдем, а то и правда замерзнем. В спальне хоть натоплено.

В спальне было теплее, но только чуть-чуть. Когда девушки вошли, над ними пролетела подушка. Они едва успели пригнуться, как вслед за первой полетела вторая, а потом все повторилось в обратную сторону.

– Признай же превосходство Тристана над Ланселотом!

Анна, высокая и ширококостная девчонка с длиннющей черной косой, оседлала кровать, как коня, и готовилась швырнуть снаряд снова.

– Никогда этот старикашка не займет место в моем сердце! – хохотала в ответ Аксинья, русоволосая полковничья дочь с лицом крестьянки.

Она пряталась в проходе меж двумя койками. Цоп – ее лапка схватила с дальней еще одну подушку и запустила в противницу. Но Анна поймала снаряд на лету и отправила обратно.

– Тогда погибни в славном бою!

– Ой!

Подушка попала точно в нос, и Аксинья бросилась на кровать, как кит – на сушу. Ладони она прижала к лицу.

– Беда! – Анна соскочила с коня и побежала к подруге. – Ксюша, милая, неужели разбила?..

Но стоило ей приблизиться, как поверженная бросилась на нее со щекоткой. Обе девицы, хохоча, покатились по кровати и плюхнулись на пол. На секунду стало тихо, и все услышали, как где-то громко хлопнула дверь.

– Бегемотиха! По кроватям! – шикнула Софи.

Тяжелые шаркающие шаги приблизились и замерли. Ручка медленно повернулась. В щели появилась пятнистая красная щека, а следом – глаза, сверкающие из-под помятой шляпки. Классная дама подозрительно оглядела комнату.

Девушки чинно лежали на кроватях, погрузившись в чтение книг или повторяя уроки. Аксинья переплетала косу. Все, как одна, отвлеклись от занятий и повернулись к двери.

– Ужин через сорок минут, – буркнула Бегемотиха и захлопнула дверь.

Какое-то время она еще постояла снаружи, подслушивая, а потом шаркающие шаги начали удаляться, и вскоре совсем затихли. Девушки одновременно выдохнули.

– Еще бы чуть-чуть, и не избежать нам выволочки… – протянула Софи. – Ну что вы тут устроили? При чем тут Тристан с Ланселотом?

Анна и Аксинья, не сговариваясь, прижали ладони к груди и театрально ахнули.

– Тристан – это наш господин рисовальщик, – начала Анна. – Сильный, мужественный…

– И пузатый, – добавила Аксинья.

Девчонки захихикали. Даже Анна не сдержала улыбку, хоть и пыталась нахмуриться.

– Египтяне считали это красивым, – возразила она.

– Ага, и лысые головы, – не унималась Аксинья. – То ли дело Ланселот!

Она вздохнула.

– Да кто такой Ланселот? – спросила Варя.

– Сын Потапа, нашего дворника, – пояснила Аксинья. – Я его иногда вижу из окна, а один раз мы столкнулись в саду. Красивый!..

– Ну да. Он пахнет навозом и вытирает нос рукавом, – фыркнула Анна. – Я сама видела!

Аксинья отмахнулась.

– Манеры можно привить, а вот с добрым сердцем нужно родиться!

– А ты почем знаешь, что оно у него доброе? – спросила Софи. – Ох, девчонки! Давайте лучше поговорим про бал.

– Ба-а-а-ал! – хором протянули девушки и тут же рассмеялись.

Балы были счастьем. В суровой и однообразной жизни смолянок это было яркой вспышкой, окошком в тот мир, который девушки считали реальным. Большинство из них жили в Смольном с детских лет и уже толком не помнили, какой была жизнь вне этих стен. Изредка их навещали родители или другие родственники, они писали письма домой, но само чувство дома и домашнего тепла было ими забыто. Только книги иногда рождали в их душах смутное томление о чем-то дорогом и потерянном. А балы с их красотой и новизной поднимали это чувство до почти религиозного восторга.

Кроме того, на балах присутствовали мужчины. Загадочные и таинственные существа, которые, если верить книгам, все как один были благородны, честны и готовы принести себя в жертву высшим идеалам. В глубине души смолянки считали одним из этих идеалов себя и трепетали в предвкушении встречи. Пожалуй, все, кроме Вари. После смерти матери она росла в одном доме с отчимом и четырьмя его сыновьями и имела о мужчинах собственное мнение. И это мнение не улучшилось, когда отчим сослал ее в Смольный.

– Девочке нужно достойное образование, – сказал он тогда. – И хорошее воспитание, которое не может обеспечить вдовец.

Но Варя-то знала, в чем была настоящая причина. И отчим знал, что она знала. Помимо воли Варя вздохнула.

– Ты тоже остаешься на Рождество? – спросила ее Анна.

Варя кивнула.

– Первое Рождество не дома, да?

Она кивнула снова.

– А я свое первое даже не помню, – сказала Аксинья. – Кажется, я всегда была здесь, и Рождество было только таким. Только балов не было, потому что мы были маленькими. А ты, Софи? Ты ведь иногда уезжаешь домой. Какое