Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

А потом кто-то закричал:

– Пожар!

Наталья проснулась. Дормиторий горел. Варя стояла рядом и пыталась сбить пламя простыней, но ничего не выходило, и искры разлетались дальше. Кое-кто из девушек был уже на ногах.

– Будите остальных! – крикнула Варя.

Пламя почти дошло до двери. Сухие гирлянды и бумажные цветы, которыми девушки украсили комнату, сослужили дурную службу. Они горели, питая огонь и передавая его все дальше.

– Мы не выйдем! – крикнула Аксинья.

Она была права – наличники на двери уже полыхали, а окна были слишком высоко, чтобы прыгать. Варя огляделась.

– Всем завернуться в одеяла! Быстро! На головы надеть!

Она потянулась к дверной ручке, но тут же отдернулась – ручка была горячей. Огонь почти лизнул ее запястье, и она обмотала ладонь одеялом. На этот раз получилось.

– Живо, живо!

Девушки выбежали из огненной арки. Одеяла на них дымились.

– Пожар! – закричала Наталья.

Дальнейшее было как в дурном сне. Позже это вспоминалось калейдоскопом криков, хлопающих дверей и колючим холодом пола под босыми ногами. Девушки бежали по бесконечным коридорам, как были, в прокопченных одеялах поверх рубашек. Никто не удосужился зажечь свечи, и коридоры освещались только лунным светом, падающим из окон. От его синеватого сияния все вокруг казалось нереальным, фантастичным, и Варя почти ждала, что ее ноги оторвутся от земли и она медленно взлетит к потолку, не прекращая бега. Она уже не знала, в какой части института они находятся, и даже не пыталась угадать. В конце концов им велели остановиться. Варя огляделась.

Помещение выглядело чужим. Большие окна шли полукругом, освещая его куда лучше, чем недавние коридоры. Вся середина была пустой, будто в бальном зале, лишь у дальней стены стояли стулья, а в углу сгрудились то ли лестницы, то ли сложенные этажерки. Посредине стоял постамент с пузатой вазой, и свет от окна выбеливал на ее боку блик, похожий на любопытный глаз. У постамента лежал большой черный саквояж.

«Рисовальный класс», – сообразила Варя. Девушки потихоньку выравнивали дыхание и потянулись к стульям. Их остановил властный окрик:

– Минуту!

Они замерли. Бегемотиха стояла перед ними, скрестив руки на могучей груди. Она тоже была в ночной рубашке, но, в отличие от форменной, на этой были кружевные рюши. Неприбранные волосы разметались по плечам, оказавшись неожиданно длинными. Как и девушки, она была босиком. Все это вместе выглядело бы забавным, но ее глаза метали такие молнии, что комический эффект совершенно пропадал.

– Кто из вас, бестолковых девчонок, оставил горящую свечу?

Девушки стояли как статуи, не позволяя себе даже переглянуться, чтобы невольно не выдать подругу. Бегемотиха надвинулась на них.

– Вам лучше признаться. Если вас не беспокоит такая вещь, как честность и достоинство, то я заставлю вас по-другому.

Девушки молчали. Позади них был только постамент с вазой, но они чувствовали себя так, будто их прижали к стене.

– Хорошо, – выплюнула Бегемотиха. – Ни одна из вас не пойдет на бал, пока вы не скажете мне, кто это сделал.

Аксинья ахнула и тут же зажала рот ладошкой. Больше никто не произнес ни звука.

– Это я, – твердо сказала Наталья и выступила вперед. – Я заснула над книгой.

– Все было не так! – Варя всплеснула руками и выскочила рядом с подругой. – Она защищала нас от призрака и потому не спала!

Девушки загалдели. Голос Бегемотихи с легкостью перекрыл нарастающий гвалт, обратив его в тишину:

– Ха! Призрак! Сроду не слышала большей ерунды. От вас, мадемуазель Натали, я подобного не ждала. Вы казались мне куда более здравомыслящей особой. С сегодняшнего дня я запрещаю вам брать в библиотеке английскую поэзию, исключая ту, что необходима для учебы. И если я еще раз услышу от кого-либо из вас хоть слово о призраке… Что такое?

Лица девушек застыли одинаковыми масками. Аксинья подняла руку и указала на что-то за ее спиной. Бегемотиха медленно обернулась.

У стены стоял, тихо мерцая, безголовый призрак. Когда его заметили, он шагнул к ним, переваливаясь, то исчезая, то появляясь вновь. Классная дама раскинула руки, закрывая девочек собой.

– А ну, сгинь! – зычно крикнула она. – Вон пошел!

Призрак приостановился и протянул к ней ладонь. По всей его фигуре побежали голубые искры, почти растворив его в сиянии.

– Не смей подходить!

Бегемотиха быстро обернулась, схватила что-то и швырнула в безголового. Предмет прошил его насквозь и разбился о стену. Призрак покачнулся, поднял руки к несуществующей голове, скорбно согнулся и вдруг исчез.

Девушки выдохнули. От всего пережитого они не могли даже кричать. Некоторые тихонько всхлипывали. Бегемотиха развернулась к ним и обвела их строгим взглядом.

– Сделаем так, – сказала она после некоторого молчания. – Переночуете в больничном крыле. Останетесь там, пока мы не решим, куда вас переселить из вашей спальни. Передайте Елизавете, что я распорядилась подать чай.

Ее спокойный голос возымел магическое действие. Девочки пришли в себя.

– Да, мадам, – ответил недружный хор.

Бегемотиха глянула через плечо и провела рукой по лбу. Рука дрожала.

– Хорошая была ваза!.. – пробормотала она. – Очень жаль.

Утром первым делом вызвали батюшку. Он освятил все коридоры, классы и дортуары, помахал кадилом и собрался было уйти, но Бегемотиха уговорила его остаться до сумерек. Правильнее было бы сказать «приказала», но никто не произнес этого вслух, оберегая достоинство священнослужителя. Это был кругленький человечек с густой бородой, тихий и слабохарактерный. Пойманный педагогическим составом Смольного, он только кивал и неуверенно благодарил, а потом ушел в институтскую церковь и сидел там, стараясь быть как можно незаметнее.

Девочек на день освободили от занятий. Им принесли уцелевшие вещи из дормитория и позволили взять рукоделие. Занятые работой, они отвлеклись от ночных страхов, и вскоре лазарет уже полнился смехом и веселыми голосами. Фон Блюмм, блестя глазами, о чем-то пошептался с Лизаветой, та ненадолго исчезла, а потом появилась с кульком из булочной. Старик торжественно заварил чай и разложил на подносе свежую выпечку.

– В честь наступающего Рождества и Нового года, – сказал он, и девушки радостно захлопали в ладоши.

За чаем Анне и Аксинье пришло в голову порепетировать мазурку. Ни та ни другая не обладали достаточным чувством ритма, чтобы танцевать без музыки, но им это не помешало. Они разыграли роли кавалера и дамы и жизнерадостно оттаптывали друг другу ноги. Фон Блюмм наблюдал за ними с нескрываемым восторгом.

– Знаете, – сказал он, когда девушки запыхались и вернулись на свои места. – За все двадцать лет, что здесь работаю, я ни разу не видел в лазарете такого веселья.

– Неужели вы действительно здесь так долго? – ахнула Анна.

– Представьте себе, – фон Блюмм усмехнулся. – Я