Иранская турбулентность - Ирина Владимировна Дегтярева

Фардин вернулся в теплый салон и попытался снова задремать.

Омид довольно легко отпустил его, когда доктор Фируз соврал, что дядюшка в Мешхеде совсем плох.

Сперва Фардин собирался назвать другой город, но не желал попасться затем на этом банальном вранье, которое имеет обыкновение всплывать в самый неподходящий момент, вызвав волну подозрений.

Хотя он здорово рисковал, указав верное направление. Сообщи Омид о внезапной поездке Камрану, тот может попросить своих коллег в Мешхеде приглядеть за доктором Фирузом. Одно утешало — он не сообщил вид транспорта и время отъезда. А до автобусной станции добирался со всеми предосторожностями. Нет, за ним не должно быть слежки. Да и к чему она теперь? В секции он работает уже не первый месяц…

У него сложилось впечатление, что Рауф чего-то не договаривает насчет их группы в Мешхеде. Там не просто недовольство. Мамедов боится этого Фархада Гаруна. Не хочет, чтобы с ним пообщались его ближайшие подручные из Тегерана, лучше — лицо незаинтересованное, «доверенное», которое не испугается того, что услышит или не поверит в это. Кто не предаст.

Накануне событий всегда находятся особенно нервные персоны, готовые в последнюю минуту сбежать, донести. Не выдерживали нервы, у кого-то просыпалась совесть, кто-то боялся неизбежных последствий. Смертная казнь — это не то, к чему они все стремились.

Одним из бойцов говорили, что нужны преобразования в стране, другим внушали, что они станут героями, играя на их тщеславии, третьи ненавидели власть по личным мотивам — либо сами отсидели в тюрьме, либо пострадали их родственники от репрессий.

Но были и те, кто осознанно шел на мятеж, ничем не оправдывая его, не подыскивая благородных целей. Авантюристы, жаждущие легких денег. Никакой справедливости они не добивались, только искали приключений. Эти, с холодной головой, опытные, побывавшие не в одной заварушке — самые опасные. Впрочем, именно с ними можно было договориться и банально их перекупить.

Фанатики, борцы за правду, будущие «герои» Ирана — те будут стоять до последнего. Они идейные. На них не подействуют внушения, их не испугают пытки. Они готовы стать мучениками революции. Эти, как правило, необразованные, с затуманенными пропагандой мозгами. Если бы на их жизненном пути до вербовщиков ОМИН, ДАИШ и тому подобных организаций встретились, скажем, любители цветов, умеющие убеждать не хуже, фанатики стали бы поборниками настурции и петуньи, воинами розы и хризантемы.

Ерзавшего в автобусном кресле без сна Фардина позабавила эта гипотеза. Но он понимал, что его предположение слишком уж гипотетическое. Все-таки этим парням требовалась идея высокая. Нет, цветоводами они бы не стали ни при каких обстоятельствах.

Что-то в природе этих людей заложено фатальное, обреченность, что ли, какая-то. Они скорее мотыльки, летящие на свет. Но не все же насекомые подвержены положительному фототаксису [Фототаксис (др. греч.) — свойство насекомых ориентироваться и двигаться по направлению к источнику света или от него]. Есть и те, кто отсиживаются в темном углу, под камнем, и никаким светом не прельщаются, сторонятся его. Есть и пещерные виды, которые вовсе нейтральны к свету.

А если свет — фальшивка? Ведь не существовало когда-то электрических, газовых, масляных ламп… Только естественные светила — солнце, луна.

Террористам-смертникам подсовывают такую фальшивку. На стадии подготовки перед ними все время идут люди с факелами — психологи, агитаторы, инструкторы. Они убеждают, что знают верную дорогу, приведут куда надо. Подбадривают по пути. Вокруг кромешная темнота — смертников ограждают от внешних воздействий, отбирают телефоны, изолируют от новостей и общения. Куда им еще идти, как не за людьми с факелами? А затем вдруг факелы в мгновение ока гаснут, и смертник уже летит в бездну, ведь «люди с факелами» привели его к краю каменистого обрыва.

…Фардин проснулся уже в Мешхеде, когда автобус завернул на автобусную станцию «Имам Реза». Здесь, в этом городе, втором по величине в Иране почти все было пропитано духом веры — и улицы, и заведения имени имама Резы.

Года два назад Фардин приезжал сюда. В Медицинский университет имени Фирдоуси. Он с месяц читал лекции по альгологии. Жил в общежитии. Город знал неплохо и, не теряя времени, направился на площадь Бейт-оль-Могаддас. Перед входом в мавзолей располагалась камера хранения.

Внутрь не пускали с сумками и фотоаппаратами. Это Фардин помнил еще с тех пор, когда был здесь. Сейчас он постоял несколько минут, понаблюдал. И понял, чтобы попасть к ячейкам камеры хранения и воспользоваться одной из них, необходимо сперва пройти охранников с металлодетекторами. Его это не пугало. Однако, если бы Фардин положил вещи в камеру хранения, а затем вышел бы с территории мавзолея — это вызвало бы подозрения. Вариант с камерой хранения отпал. Но он не собирался отказываться от идеи подстраховаться перед визитом к Фархаду.

Фардин планировал прощупать почву, прежде чем давать деньги Фархаду. Да и вообще, заявляться с деньгами к оминовцу, который со слов Рауфа начал нервничать и саботировать приказы Мамедова, просто-таки опасно для жизни. Деньги возьмет, а Фардина треснет по темечку и дело с концом.

Поглядев на золотистый купол мавзолея издалека, пожалев, что не может сейчас присоединиться к сотням людей, заходящих на территорию Харам-е Разави, Фардин пошел прочь.

Вдруг он услышал стук в барабаны и крики, усиленную динамиками грустную музыку. По улице двигалась странная процессия — мужчины, одетые в зеленые шелковистые рубашки, с транспарантами на зеленой ткани. Мужчины избивали себя цепями, собранными в пучок, как семихвостая плеть, били, не жалея сил.

В первую секунду испуганный Фардин решил, что начался мятеж, и Рауф обманул его насчет декабря. Но тут же с облегчением сообразил, что как раз в конце октября отмечают День страдания имама Резы.

По улицам шли плакальщики, занимаясь самобичеванием в память об имаме. Фардин слышал, что раньше они били себя саблями, истекая кровью. Сейчас это стало более гуманной традицией.

Здешняя конспиративная квартира находилась недалеко от железнодорожного вокзала и проспекта Данешгаха. На вокзале Фардин и оставил сверток с деньгами в камере хранения.

В глубине квартала, среди узких улочек, где асфальт настолько расплавлялся летом в жару, что стал вогнутым, как желоб, пахло сыростью и зимой. Градуса три сейчас держалось, а как солнце вечером зайдет, температура упадет до нуля, потянет холодом с горного хребта Биналуд, видневшегося из города.

Фардин очень хотел разведать побольше, поэтому не отказался категорически от поездки в Мешхед, но приближаясь к нужному дому, слегка замандражировал. Почему Рауф с такой опаской говорил о Фархаде?

Когда Фардин условным стуком постучал в дверь, поднявшись на третий этаж, дверь со скрипом открылась сразу,