"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

Затем их все же пропустили в палату к Евсевии. И вот они встретились, наконец, лицом к лицу.

Эта женщина, так долго бывшая вне досягаемости, в тени, но с которой все началось и все закончилось.

Катя смотрела на Евсевию – пожилая, больная, как и все они – участники этого дела – свидетели, очевидцы, как и сам потерпевший Уфимцев. Старые, больные, немощные, одинокие…

Можно ли признать одинокой Евсевию – да, вдова мужа, покончившего самоубийством, и бездетная.

И нет, потому что за ней, за ее плечами, целый монастырь, целый мир, светлая, темная сторона. Что пересилит?

Страшилин представился официально – следователь следственного комитета.

– Я ждала, что вы приедете, – сказала игуменья Евсевия.

Голос ее отнюдь не старческий – красивый, грудной женский голос, вот только с каждым вздохом в груди свистело и хрипело, но она уже не обращала на это внимания.

– Хорошо, что сегодня, – продолжила она. – У меня через два дня назначена операция на сердце. Молю Господа, чтобы все закончилось благополучно. А там как знать.

– У нас к вам долгий разговор, мать игуменья. – Страшилин подвинул сначала Кате стул, потом сел сам напротив кровати.

– Я знаю, что случилось в монастыре, я готова это обсуждать.

– Да, история весьма и весьма неприятная. Ваши подопечные, послушницы монастыря сестры Римма, Пинна и Инна, прямо в этом замешаны.

– Но я сразу хочу подчеркнуть, что это случилось не в самом монастыре, а за его пределами, – сказала игуменья Евсевия. – Прошу отметить, что к тому строению на старой фабрике…

– К часовне, – подсказал Страшилин.

– Монастырь не имеет никакого отношения.

– Да, вы не стали там строиться, получили другой участок. Но это по документам. А в монастыре многие сестры монахини уверены, что часовня принадлежит и построена именно монастырем.

– Это не соответствует истине.

– Что есть истина? – Страшилин усмехнулся. – Мы с коллегой посещали монастырь с целью снятия показаний, и нас монахиня послала именно в часовню, где послушница Пинна, по ее словам, исполняла свое послушание.

– Сестра Милица просто ошиблась, – сказала игуменья Евсевия. – Вы не так поняли. Я с этим разберусь.

– Я не сомневаюсь. Может, мы и не все еще поняли, матушка настоятельница, вот разбираемся сейчас тут с вашей помощью. Они там культ Святой Смерти возомнили создать. Этот, который в Мексике, в Латинской Америке, но приспособить его к нашей, так сказать, действительности. И народ собрали словно на митинг.

– Богомерзкий грех, – игуменья Евсевия перекрестилась. – Ересь. Я своей вины не отрицаю, я и в епархии так скажу – моя вина. Но заблудшие паршивые овцы есть везде.

Катя опять не вмешивалась, молча наблюдала за допросом. Страшилин начал издалека, но она все ждала – как он станет подходить к самому главному.

– Сестра Римма не слишком похожа на заблудшую овцу. О, это такой боец, как мне показалось. Вы, церковь, еще с ней хлебнете, – заметил Страшилин. – Между прочим, она у вас много деловых проектов вела.

– Она всего лишь послушница.

– Конечно, она всего лишь послушница. Но при этом сделку с участками провернула. Себе вон отхватила это место на старой фабрике. Часовня по документам-то – частное строение. Спонсоры его строили активно. И не эти ли спонсоры монастырю помогали щедро – у вас приют открыт для детей из семей, чьи родители преступники и в тюрьме сидят.

– Дети ни в чем не виноваты.

– Ни в чем, никогда, – твердо подтвердил Страшилин, – но это ведь была идея сестры Риммы. А она сама – дочь криминального авторитета.

– Когда она поступала в монастырь, она отринула от себя все, весь мирской негатив и… кто же знал, что все это лишь маска? – игуменья Евсевия заколыхалась на кровати своим тучным телом. – Я повторяю – я своей вины за происшедшее не снимаю. Я отвечу перед епархией… Если доживу, конечно, у меня операция на сердце. Не скрою, у сестры Риммы талант устраивать и организовывать разные проекты, находить спонсоров, благотворителей. А что нам было делать, монастырю? Я старая, у нас в обители много пожилых монахинь, нуждающихся в уходе и лечении. У нас грандиозный ремонт, и он сейчас продолжается. Мы отремонтировали собор, столько всего построили для монастыря – жилые помещения, начали прием паломников, организовали эту школу-приют. Мы поддерживали все социальные, благотворительные, попечительские программы в районе. Мы помогали больным и одиноким пенсионерам, ветеранам. Мы лечили, ухаживали, кормили! Думаете, легко было все это сделать? Легко? Но мы трудились во славу Господа. Может, мы и виноваты, я виновата, но… мы старались, как лучше. А обмануть, извратить благое дело – это поступок недостойный.

– Сестры Римма, Пинна и Инна имели поручения от монастыря, то есть послушания – в том числе и на посещение одиноких пенсионеров и уход за ними.

– И они делали это со всей ответственностью. Не буду тут клеветать на них, хоть они и отступницы и великие грешницы – послушание они выполняли, у меня никогда не имелось нареканий на их счет.

– Среди прочих они посещали Уфимцева Илью Ильича, проживавшего в коттеджном поселке «Маяк».

Катя посмотрела на игуменью Евсевию. Она казалась очень спокойной, только в груди ее хрипело при каждом вздохе, как в кузнечных мехах.

– Он был убит вечером десятого октября, – сказал Страшилин.

– Мне говорили в монастыре… один из наших подопечных… молюсь за упокой его души, постоянно молюсь.

– Как сказали мне сестры Инна, Пинна и Римма, это именно вы поручили им ухаживать за Уфимцевым.

– Я утверждаю все списки на благотворительность.

– Дело не в благотворительности. Дело в том, что вы хорошо знали Уфимцева.

– Я его знала, – сказала игуменья Евсевия.

– По вашей прошлой работе в отделе административных органов ЦК партии.

– Это все в прошлом. Странно, что вы это вообще вспомнили.

– Мы расследуем убийство Уфимцева, поэтому изучаем все факты, даже из далекого прошлого. Вот меня, например, прошлое всегда интересовало. А вас, матушка настоятельница?

– Я ушла от мира. Я в монастыре.

– Но из отдела ЦК вам тоже ведь пришлось уйти, правда?

– Это было уже перед самым концом. Потом и отдела не стало, и ЦК, и партия изменилась, девяностые годы настали.

– Для меня, человека другого поколения, это не очень понятно – вот такая метаморфоза – вы кадровый сотрудник партийных органов, идеологически подкованный и проверенный. Борец с религией, вы ведь, когда работали, считались атеисткой, иначе как же это – работать в ЦК? И вдруг – такой поворот – религия, монастырь, монашество.

– Нам приходится делать выбор. Бог всем предоставил это право – право выбора.

– В отличие