Искушение прощением - Донна Леон

– Очень любезно с вашей стороны, синьоре.

Патта вытянул руку, поддернул манжету на рубашке и откинулся на спинку стула.

Брунетти подумал, что это их первая личная беседа, – мужской разговор, на равных. И что же они обсуждают? Петли для пуговиц!

– Утечка информации, синьоре… Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?

– Я хотел обсудить это с вами, Брунетти, потому что вы всех тут знаете, – сказал виче-квесторе, напоминая этим, что прежний Патта никуда не делся и то, что принято называть внутренней кухней квестуры, для него по-прежнему полнейшая загадка.

Брунетти сделал невольный жест, то ли отрекаясь от этого знания, то ли, напротив, призывая его из глубин своего разума.

– С вами-то они говорят, – продолжал настаивать Патта.

Когда подозрения начальства наконец обрели вербальную форму, Брунетти расслабился. Даже если тема разговора новая, порядок вещей, читай – враждебность, прежний… Стряхнув не к месту проснувшуюся симпатию к начальству, комиссар призвал на помощь присущее ему от природы здравомыслие.

– Виче-квесторе, о чем конкретно идет речь?

Патта негромко откашлялся.

– Ходят слухи, что в квестуре недолюбливают лейтенанта Скарпу, – сказал он, старательно сдерживая сквозившее в голосе возмущение. И, уже спокойнее, как о чем-то менее важном, продолжил: – И что на сторону утекла кое-какая информация о задержанном, полученная в ходе допроса.

«А вот теперь держи себя в руках!» – приказал себе Брунетти, мысленно взвешивая первую ремарку, о лейтенанте Скарпе. Лейтенанта он презирал, относился к нему с недоверием и почти не скрывал этого, хотя Патта, кажется, в упор этого не замечал, как и многого другого, происходящего в квестуре. Лучше изобразить удивление; негодование – это будет слишком. Может, добавить нотку любопытства? Так, стоп! А что насчет утечки?

– Хотелось бы знать источник этой информации, синьоре. Если, конечно, вы можете его назвать.

– Лейтенант доложил мне об этом лично, и о первом, и о втором, – ответил Патта.

– А он назвал свой источник?

Немного поколебавшись, виче-квесторе сказал:

– Это кто-то из его осведомителей.

Брунетти задумчиво потер нижнюю губу левой рукой. Он не спешил отвечать, давая себе время подумать.

– По-моему, странно, что этот осведомитель узнал о деятельности квестуры нечто такое, о чем никто из нас, сотрудников, похоже, и не подозревал. – И после короткой паузы добавил: – Можно задать этот вопрос синьорине Элеттре!

– Я хотел сначала поговорить с вами, – сказал Патта, и дальнейших объяснений не последовало.

Брунетти кивнул, как будто понял ход начальственной мысли. Скорее всего, Патте не хотелось делиться с синьориной Элеттрой подозрениями, которые могут оказаться беспочвенными.

– Этому осведомителю можно верить? – спросил комиссар.

– А мне откуда знать? – возмутился Патта. – Я информаторами не занимаюсь.

Инстинкт бюрократического самосохранения подсказывал Брунетти: молчи. И он прислушался к внутреннему голосу. Развел руками, согласно кивнул и только потом произнес:

– Возможно, кто-то нарочно распускает эти слухи, чтобы создать некую напряженность между лейтенантом и коллегами? Несомненно, в коллективе он на особом счету. – После короткой паузы, пока начальник обдумывал его предыдущую ремарку, комиссар сказал: – Я бы оставил оба этих слуха без внимания, синьоре. Если, конечно, вам интересно мое мнение.

Патта неловко заерзал на стуле или это ему показалось? Брунетти выждал с полминуты, продемонстрировав тем самым уважение к начальству, и встал.

– Виче-квесторе, если у вас больше нет вопросов, мне лучше вернуться в свой кабинет.