Бес в серебряной ловушке - Нина Ягольницер

Ознакомительный фрагментнаправлении, не желая мешать молящемуся и стараясь ступать бесшумно. Но, подойдя поближе, он вдруг увидел в углу станок. А рядом невысокие козлы с уложенными в военном порядке готовыми тетивами. Неужели в этом мраке можно работать?

Однако человек сосредоточенно трудился. Давно не стриженные черные волосы были стянуты шнуром, поношенная веста заметно тесна в плечах, смуглые пальцы невероятной длины споро мелькали над пеньковой струной, закрепленной на станке… Годелот нахмурился. Нечто смутно знакомое привиделось ему в этой весте и угольной копне волос.

И в этот миг мастер выпрямился, отчего-то не оборачиваясь.

– Не побрезгуйте, сударь, извольте взглянуть. Лен, крученая жила, конопляная нить. Сам натяну на арбалет по всем правилам ратной науки и отлажу механизм, если пожелаете.

Голос был приветлив, тонкие пальцы с вкрадчивой лаской пробегали по разложенным тетивам, но Годелот уже вспомнил. Он сделал еще шаг и вдруг заметил, как плечи тетивщика напряглись.

Мастер медленно обернулся, и к кирасиру обратилось смуглое худощавое лицо с упрямым подбородком. Но сегодня не было приметного прищура. Широко распахнутые кобальтовые глаза неподвижно смотрели Годелоту в переносицу. Карманник был слеп.

Глава 2

Дурноглазый

Ошеломленный Годелот смотрел, как мерзавец бережно накидывает нити недоплетенной тетивы на плечо станка, встает и кланяется с той же бесшумной грацией, с какой растворился в толпе. Что за черт… И что прикажете делать? Клеймить мошенником того, кто так и не успел его обокрасть? Размахивать своей раненой ладонью перед незрячими глазами? Требовать извинений от паскудника, который его даже не сможет узнать? И выставить себя круглым идиотом?

А мастер терпеливо ждал, когда покупатель заговорит, и Годелот снова почувствовал закипающую ярость.

– Лен и жила, шестьдесят штук. И каждую десятую я хочу сам отстрелять для пробы. Если хоть половина выдюжит – поговорим о цене.

Вызывающая грубость собственного тона показалась Годелоту квохтаньем взбешенного петуха. Но тетивщик снова поклонился, вынул из кармана огниво, безошибочными движениями зажег на стене факел и приглашающе указал на ровные ряды готовых тетив:

– Пойдемте на задний двор, мессер.

За последующий час Годелот возненавидел тетивщика пылкой и вызревшей ненавистью. Пеппо, как представился мерзавец, раздражал его каждым словом и поворотом головы. Почтительная речь, в которой разъяренному кирасиру чудилась насмешка, заставляла его обращаться к мастеру все более пренебрежительно и резко. Худые крепкие руки, с неожиданной силой взводившие рычаг арбалета, напоминали о юркой ладони, уже почти завладевшей казенным кошелем (за утерю которого Годелот неминуемо был бы выпорот плетьми). Даже превосходная тетива, вполне справедливо нахваливаемая Винченцо, вызывала у кирасира глухую досаду.

Однако всего несноснее был странный, неподвижный, но до изумления выразительный взгляд слепых глаз. Вероятно, то была лишь иллюзия, навеянная Годелоту злостью, но глаза тетивщика казались лукавыми, насмешливыми и проницательными, словно там, за стылым темным стеклом зрачков, шла какая-то неведомая жизнь. Не видя лица, этот мертво-живой взгляд бесцеремонно проникал в самое нутро и шарил там точно так же, как руки шарили в чужих карманах.

Годелот придирался и язвил, критиковал каждую тетиву, гонял мастера за новыми и новыми образцами, ребячливо досадуя, что перед слепым ни к чему брезгливо морщиться. Ему до смерти хотелось, чтобы тетива оказалась дрянью, а сволочной Пеппо – криворуким неучем, и великолепное плетение гладких волокон бесило его до зубовного скрежета. Вдобавок от злости Годелот, всегда гордившийся своей меткостью, уже дважды промахнулся мимо мишени, нарисованной углем на здоровенной доске в углу двора. И пусть мастер не видел этого конфуза, кирасир все равно был уверен, что тот все знает и злорадствует.

– Довольно! – отрезал наконец шотландец, опуская арбалет. – Придется брать что есть. Поди, не Венеция, настоящего товара не отыщешь.

В ответ на оскорбление Пеппо с поклоном развел руками:

– Большая честь для меня, мессер.

А уголки губ на миг дрогнули почти добродушной издевкой.

Выходя из мастерской, Годелот был почти уверен, что вор попросту кладет изрядную долю добычи в карман хозяину, оттого тот так и превозносит своего любимца-прощелыгу. Ему уже хотелось скорее покинуть этот поганый город с его грязными мостовыми и мерзкими обитателями.

* * *

Пеппо наложил последнюю петлю и потер ноющие пальцы. Сегодняшний напыщенный индюк принес Винченцо немалую прибыль, а значит, хозяин в духе. Нужно непременно вырваться из мастерской до ночи. Пусть вчера не повезло, но могло быть куда хуже, к тому же он все равно успел скопить немного денег за прошедшую неделю.

Тетивщик встал, с наслаждением разгибая уставшую спину, и тут же нахмурился. С индюком вышло нехорошо… Знал бы тот, как Пеппо обмер, услышав его голос в мастерской. В первую минуту он даже не сомневался, что служивый ухитрился найти его после вчерашней истории и теперь пришел мстить.

Впрочем, это ерунда, Винченцо все равно не вышвырнул бы его на улицу. Раздобыть нового тетивщика – это вам не за свечкой в лавку сбегать. Он лишь избил бы Пеппо так, что того двое суток тошнило бы от боли, а воспаленные полосы плетей разгоняли по телу сухой тряский жар.

Однако есть и худший оборот. Индюк может оказаться хитрее и порассказать о грешках Пеппо в трактире. Вот тогда дело дрянь. В маленьком Тревизо новость разлетится быстрее, чем ведро помоев в хлеву. У Винченцо будут чертовски крупные неприятности, а о собственных бедах лучше и вовсе не думать. Виселица будет самой меньшей из них.

Тетивщик глубоко вздохнул, осаживая в животе гадкий холодок. Нужно срочно улизнуть и успеть обернуться дотемна. И тогда пусть Винченцо хоть на метле летает. А там поглядим, чего раньше времени загадывать.

Пеппо прислушался. Мастерская отбивала последние удары дневного пульса. Зычного баритона Винченцо не было слышно, а значит, хозяин отправился отужинать и вернется нескоро. Что ж, он неплохо поработал, верно? Тюк тетивы продают не каждый день. А после трапезы, от души сдобренной вином, хозяин будет ленив и умиротворен. Можно и отлучиться.

Напустив на себя озабоченно-занятой вид, Пеппо независимо прошагал к двери, выскользнул на крыльцо и почти бегом рванулся по улице, крутым спуском уходящей в разлом меж домов.

Вечером Тревизо не так шумен и бестолков, как днем. Селяне-торговцы разъехались, в тратториях дым коромыслом, а потому толчея на улицах редеет. Легче уворачиваться от чужих плеч и локтей, и разморенные ругательства, летящие вслед, уже лишены ядреной дневной злобы и лениво шлепают в спину, будто яблочные огрызки.

Пеппо пронесся знакомыми переулками, взлетел по старинным вытертым ступеням и толкнул рассохшуюся дверь, отозвавшуюся надсадным болезненным скрипом. Навстречу метнулась удушливая волна запахов – пыль, мыши, жидкая овощная похлебка и