Лотос и ветер - Джон Мастерс

одетый только в белые хлопчатобумажные панталоны. Робин сказала: «Я иду к своей мемсахиб. Здесь для тебя ничего нет до семи утра. Мы едем в Симлу.» Он прошел через территорию к конюшням и начал расседлывать Бахрама, лохматого пони, которого купил во время учебы в Гаргаре.

За его спиной Джагбир осторожно откашлялся; потом еще раз. — В чем дело, сынок? — спросил Робин.

— У меня нет денег. Хочу пять рупий. Одолжи. До получки. Робин улыбнулся, достал из кармана банкноту в десять рупий и протянул ее. «Правительство сейчас должно вам гораздо больше. Помните, что эти люди здесь не хазары, а патаны. У мужей-патанов длинные ножи и вспыльчивый характер.

— И блох. — Джагбир застенчиво улыбнулся теплой, спокойной улыбкой, обнажившей его ровные белые зубы, и сказал: — Возможно, мне даже не понадобятся деньги.

Робин смотрела ему в спину, пока он возвращался в каюту. Джагбир знал всех животных и знал себя как животное, и женщин в их животной природе. Он никогда не был несчастлив.

Робин выехал из лагеря и направился через военный городок к бунгало Коллеттов. Эдит Коллетт он нашел в саду, на ней было темно-синее платье и большая соломенная шляпа. Она медленно шла позади садовника и указывала ему, какие цветы срезать среди роз и канн. Она подняла глаза, когда он вошел, и легко поплыла к нему по сухой траве, протянув руку. К тому времени, как он спешился, подбежал грум, чтобы увести его лошадь. Ее хорошо обслужили.

Она протянула руку. «Что вы, мистер Сэвидж! О, я буду называть вас Робином, что бы там ни думала Энн. Почему вы не предупредили нас, что приедете?

«Я не могу, мэм. Энн дома?

«Да. Не торопись, мой мальчик. Ты напугаешь ее до истерики. Подожди в гостиной, первая дверь направо внутри, и я скажу ей, что ты здесь.

Она проскользнула в дом впереди него и вошла в дверь дальше по коридору. Робин сел в гостиной, откинулся на спинку стула и стал ждать. Он хотел увидеть Энн, но в то же время боялся. В некотором смысле он чувствовал себя увереннее, чем когда-либо прежде в своей жизни. Он знал, что отнесется к предстоящей работе с твердой уверенностью. Вот он — стройный, загорелый, подтянутый и готовый. Он мог стоять в стороне от этого способного молодого человека, оценивать его и восхищаться. Этот человек, лейтенант Сэвидж из разведки, был остер, как бритва. Но Робин испытывал страх, потому что думал, что этот молодой человек может понравиться Энн — должно быть, она приехала сюда, к Эдит Коллетт, чтобы воспитать в себе компетентность, — в то время как сам он совсем не был уверен, что сможет жить с ним.

Ибо он — Робин, сомневающийся искатель — был не в лучшем положении, чем когда он отправлялся в Гаргару. Ему все еще чего-то не хватало — знака, видения, того, что химики называют катализатором. Возможно, работы? Или Энн? Он должен был увидеть, что сделали с ней месяцы; у нее было бы время подумать. Азия всегда ждала, чтобы увидеть, ждала путешественников, которые придут или уедут, ждала верблюдов, лошадей, начала ливня, окончания пыльной бури.

Он заметил, что языком его мыслей был заболийский персидский. Этот лейтенант Сэвидж, несомненно, далеко пойдет. Миссис Коллетт держалась очень уверенно, но, возможно, она была не совсем счастлива. Было бы печально, если бы Энн заразилась от других несчастий, помимо своего собственного. Джагбир направлялся на базар, чтобы выпить крепкого алкоголя и наброситься на чью-нибудь жену. Джагбир был любовником, но не лотарем. Казалось, он мог, всего лишь робко взглянув на нее, растрогать любую женщину в Азии. В Гаргаре единственными людьми, которые любили его больше, чем женщин, были мужья этих женщин. Он превосходил их в выпивке, взбирался на гору выше их всех, редко разговаривал, однажды услышал песню и неделю спустя спел ее в совершенстве и ел с ними огромные куски сырого мяса, как будто был ордынским татарином. Он не умел ни читать, ни писать.

Робин не шевельнула ни рукой, ни ногой, а он ждал уже давно. Должно быть, она тщательно приводила себя в порядок. Пять месяцев назад она бы бросилась к нему, раскрасневшаяся после дневного сна, в растрепанном платье, с распущенными волосами, с лицом, блестящим от пота.

Она вошла почти бесшумно, но он услышал легкое шуршание ее платья. Он догадался, что она хочет удивить его, поэтому не двинулся с места. Она тихонько прикрыла за собой дверь и обошла вокруг, пока внезапно не оказалась перед ним. Он изучал мужчин и женщин в течение пяти месяцев, учась запоминать с первого взгляда каждую деталь их лиц, одежды и манер. Анна была очень красива. Ее рыжевато-золотистые волосы были подстрижены короткой челкой спереди, высоко завиты на макушке и уложены сзади. Темно-зеленое платье приподнялось под грудью, делая ее еще выше. У платья был высокий вырез и рукава в виде бараньей отбивной. Ее талия стала на три дюйма меньше, чем была раньше, а бюст на шесть дюймов больше. Он услышал тихое бормотание в коридоре и узнал голоса Эдит Коллетт и слуги.

— Робин, мой дорогой муженек! — сказала Энн. Она протянула руки, немного отклонившись назад. Он встал, взял ее руки и поцеловал их. Они были белыми и гладкими, как алебастр, ногти ухожены. Ее веки затрепетали, закрывая глаза, и она наклонилась к нему, приоткрыв губы. Он прижался губами к ее губам и нежно повернул щеку, чтобы коснуться ее лица. Она медленно открыла глаза, осторожно высвободила руки. «Дорогая! О, ты загорелый, но красивый! Ее глаза сияли, затем веки снова наполовину прикрыли их в каком-то сонном забытьи.

Ее голос прозвучал странно низко и прерывисто. — Ты простудилась, Энн? — спросил он.

Она села. Откинувшись на спинку стула, она сказала: «Нет, глупышка! Я прекрасно себя чувствую, — но ее голос неуверенно повысился, и некоторые слова прозвучали почти так же отчетливо, как раньше. Она сказала: «Робин, дорогой, я не знаю, куда подевалась Эдит. Пойди и позови ее.

Он вышел в коридор и услышал голос миссис Коллетт в задней части дома. Конечно, Энн, должно быть, попросила ее отойти на несколько минут, пока не закончатся эти первые приветствия. Почему тогда она притворилась, что миссис Коллетт исчезла?

Миссис Коллетт услышала его шаги и направилась к нему по коридору. За ней последовал носильщик с бутылкой вина и тремя бокалами на серебряном подносе. В гостиной Эдит сказала: «Пожалуйста, налей мне, Робин». Он налил немного в свой бокал, отпил и разлил