Дело «Тысячи и одной ночи» - Джон Диксон Карр

– Никто не собирается вас убивать, доктор Иллингворт! – прокричал этот Батлер мне прямо в ухо с такой силой, что у меня чуть голова не лопнула. – Да, мне известно ваше имя; мы нашли визитную карточку у вас в кармане, когда вытаскивали вас из угольной ямы. Доктор Иллингворт! Вы меня слышите? Мы обязаны извиниться перед вами, стоя на коленях. Произошла чудовищная ошибка, только и всего. Потому-то я и хотел остаться с вами наедине и все объяснить, я уговорил остальных позволить мне отвезти вас домой. Они пока не знают того… того, что мы с вами знаем… о том теле.

Я не уверен, что именно он говорил дальше, он болтал без умолку. Тряска такси, мерцающие огни и тошнота не позволяли мне сконцентрироваться ни на чем; в тот момент (вы хотели правды, сэр Герберт, пусть даже и самой позорной) я помню, что меня, прошу прощения, кошмарно вырвало прямо в окно. И все-таки я кое-что уловил из того, что он мне рассказывал, поскольку находился в смутном недоумении, что же произошло после моей встречи с полицейским.

– Я лишь дюйма на три успел открыть парадные двери и увидел, как вы оттуда сиганули на копа, – сообщил он мне. – Невозможно было выйти наружу и забрать вас. Вы спрыгнули как раз туда, где, как мне было известно, находилось отверстие угольной ямы. Раз уж полицейский отправился за подмогой, я сообразил, что можно вас туда затащить. Мы с Сэмом отправились в подвал. Констебль уже стал уходить, а вы лежали почти на краю ямы; мы и затащили вас внутрь, он ничего не увидел, вы ведь разбили его фонарь…

И так продолжалось всю обратную дорогу до Лондона. Помню, что один раз я набрался храбрости и назвал его убийцей. Он поклялся мне, что не имеет никакого отношения к этому ужасному делу, но мне было никак не уследить за логикой его аргументации. Похоже, что она заключалась главным образом в мольбе скрыть имена его сообщников, в особенности женщин. Из всей этой беспорядочной болтовни мне вспоминается одно жуткое замечание.

– Смотрите, вот как я поступлю, – сказал он. – Это все моя вина, мне эта свинья Маннеринг не пришелся по душе, как и его высказывания о моих друзьях. Если дадите мне слово джентльмена и проповедника, что будете молчать о том, что были в музее сегодня ночью, клянусь честью, я сам пойду завтра в Скотленд-Ярд и сознаюсь в том, что убил того парня из повозки. Есть свои причины, почему никого из них нельзя в это впутывать.

Я сказал ему, что не могу сделать того, о чем он меня просит, и я помню, как побледнело его лицо в свете мелькающих огней.

– Значит, придется как-то с этим разделаться, – сказал он. – Надо прогуляться и хорошенько подумать.

Сами понимаете, сэр Герберт, я был в полном замешательстве от такого заявления после всех событий прошедшего вечера. Когда мы добрались до моего отеля, отеля «Оркни» на Кенсингтон-Хай-стрит, Батлер пошарил у себя по карманам, чтобы расплатиться по ужасающему счету, выставленному таксистом. Он сопроводил меня в отель, все еще изображая сотрудника правопорядка; и чтобы как-то оправдать мое совершенно непристойное состояние (бакенбарды к тому времени с меня, слава богу, уже сняли), он сочинил для работника отеля какую-то небылицу про то, как я ввязался в беспорядки во время своего обращения к собранию. В тот момент у меня не хватило ни сил, ни нервов опровергать это; однако, вновь уединившись в умиротворяющей тишине своего номера после ночи столь же безумной, как и в том детективном журнале, я понял, что обязан взяться за перо, чтобы дать правдивые показания. Что я и сделал. Теперь настало время судить о моем безрассудном поведении, сэр Герберт…

Охрипший, как с похмелья, он развел руками, втянул подбородок и замолчал.

Глава тринадцатая

Одиннадцать пунктов

Обеденное время уже закончилось, когда я избавился от старика Иллингворта, но мне все равно хотелось сесть и спокойно подумать в тишине. Я, конечно, был свиреп в присутствии старика, ар-р-р, я человек суровый, и с подчиненными иначе никак. Хоть я и нагнал на него дьявольского страха, мне все же пришлось заверить его, что ему не грозят никакие неприятности и что предоставленные им крупицы информации могут оказаться весьма ценными. И разорви меня на месте, если эта информация не была ценна! Этого-то я и боялся. Путаница, конечно, адская, но я опасался, что такое замять не удастся. Так что, когда Иллингворт удалился из моего кабинета, опрокинув перед этим в последний раз фотографию моей жены, я просто расхаживал по комнате, пиная мебель в попытках успокоиться, затем я ткнул в пару-другую кнопок.

Вошел мой адъютант Попкинс, о котором я вам рассказывал, он уже успел отрастить себе слоновьи уши, чтобы подслушивать у меня под дверью.

– Садись, бездарь, – сказал ему я. – Ну и что мы имеем, кроме стенографиста с отваливающимися руками?

По своему обыкновению, он вначале наморщил лоб, затем поскреб голову и заговорил:

– Мы имеем весьма необычного джентльмена с комплексом героя голливудского триллера. Из него вышел бы великолепный актер, казалось, он может в любую минуту удариться оземь и обернуться Микки-Маусом из Сюрте[18]. Полагаю, он и впрямь абсолютно честен. Какой-то он слишком добродетельный для живого человека.

– Вероятно, да. Разумеется, его предварительно пробили. Сам подумай. В рапорте Каррутерса сказано, что он отправил специалиста обшарить тот лифт на предмет отпечатков. Если Иллингворт там сидел… ну что ж. Пока он еще был здесь, надо было спросить его, не возражает ли он, если мы снимем его отпечатки, и если он впрямь сидел в том лифте, то они совпадут… Надо было, черт побери!

– Я уже позаботился об этом, сэр, – сказал Попкинс; он был настолько похож на Дживса[19] из мира правоохранительных органов, что можно было усомниться в собственном рассудке. – Его остановят по пути вниз. Отпечатки для сравнения будут у нас с минуты на минуту.

– Ладненько, ладненько, – произнес я. – А теперь пораскинь мозгами, хотя бы для виду, посмотрим, что еще ты вынес из этой истории.

Разумеется, из этого никогда ничего путного не выходит, но я всегда задаю своему секретарю этот вопрос, он стимулирует мою мозговую деятельность. Попкинс потянулся за своим блокнотом.

– Общий сюжет довольно ясен, – сказал он. – Уэйд-младший, Батлер, Холмс, Бакстер, Пруэн и две девицы организовали это представление для Маннеринга, чтобы