Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

— В прокуратуру? — Александра Модестовна озадаченно хмыкнула, словно сама мысль о таком поступке казалась ей невероятной. — Ну, Константин тогда уже учился на последнем курсе МГИМО: В среде, в которой он вращался, скандалов не терпят, тем более такого позора. В случае огласки пострадал бы не только этот чертов извращенец, ной сам Костя. А он всерьез готовился тогда к дипломатической карьере. Жаль, она у него так и не сложилась. А потом, молодые люди, инцест в семье… — Александра Модестовна брезгливо поморщилась. — Это дело такого борта, в которое, согласитесь, них-то не желает вмешивать посторонних, даже ради достижения такой благородной цели, как наказание некоей растленной скотины. Но все это такая давняя история… Десять лет прошло с тех пор. Я не думаю, что все это имеет какое-то отношение к смерти Валерии.

— Сорокин не жаловался, что этот самый инцест отразился на его сестре, ее психическом состоянии? Это, говорят, всегда; тяжкая психологическая травма для подростка, — заметил Караулов.

— Считается, что так. Лера, правда, в то время уже вышла из подросткового возраста. Но по своему умственному развитию она была не старше двенадцатилетней девочки, хотя в физическом смысле… Он же боялся обрюхатить девчонку! — вдова стукнула кулачком по острой коленке. — Но вы правы, Константин до сия пор уверен в том, что непотребство отчима сыграло роковую роль в ухудшении здоровья сестры. Лера стала гиперсексуальной, неуправляемой. Иногда прилюдно вытворяла дикие, непристойные вещи. Приставала к мужчинам, открыто мастурбировала, даже — страшно сказать — пыталась домогаться близости… Ну, вы понимаете, что Костя вынес за эти десять лет.

— И жизнь с ней ему, наверное, не раз казалась адом кромешным, — осторожно заметил Караулов. — Как вы считаете, а? А он никогда не высказывал желания как-то… освободиться? Избавиться от сестры?

Александра Модестовна горячо запротестовала:— Нет, нет, что вы, он был любящий, заботливый брат, он понимая, что она жертва обстоятельств, что она ни в чем не виновата, он жалел ее.

Колосов наблюдал за вдовой. Фальши в ее уверениях не было. И тем не менее. Нет, она не лгала им про Сорокина, но и не говорила всей правды. И тон ее. Как она любопытно, например, произносит эти свои обличительные «грязный извращенец», «ужасные снимки». На первый взгляд это тон возмущенной кошмаром инцеста добропорядочной обывательницы. Но это лишь на первый взгляд, а на второй… Эта мгновенно вспыхивающая и тут же гаснущая жесткая, колючая, лукавая искорка в глазах. Что ему так не нравится в этой женщине? Неужели это бесовское лукавство, эта двойственность, это несоответствие между произносимыми словами и…

Ступеньки скрипнули: со второго этажа по лестнице спускался мальчик лет двенадцати, тот самый Антоша, которого Колосов еще ни разу не видел. Вид у него был заспанный и сосредоточенный, какой бывает у детей, когда поутру они шествуют по своим важным «хитрым делам» (туалет и ванная в доме располагались на первом этаже). Мальчишка был босой, голоногий, в одной лишь коротенькой полузастегнутой клетчатой рубашке. Он прошлепал по ступенькам, шмыгнул мимо них по террасе и скрылся за дверью, ведущей в коридор, в глубину дома…

— Я только вас очень прошу, молодые люди, чтобы все, что я вам рассказала, осталось строго между нами. — Александра Модестовна встала и поплотнее прикрыла дверь. — Константин крайне болезненно реагирует на любые намеки, понимаете? Он мужчина, и он вбил себе в голову, что все случившееся в их семье пятнает несмываемым позором не только их известную в Москве фамилию — а дед его имел чин генерал-лейтенанта, корпусом командовал, награды имел правительственные, — но и ложится пятном на память покойной матери, которую Костя боготворил. Ведь, в конце концов, это она ввела в их семью этого извращенца. Поэтому я прошу вас и надеюсь на ваше понимание и такт.

— Конечно, Александра Модестовна, можете на нас положиться, — с готовностью согласился Колосов. — Спасибо за проясненные и важные для нас подробности деда, А теперь мы бы хотели переговорить с Олегом Игоревичем Смирновым.

— Зачем? — Она спросила это так резко и грубо, что Колосов даже опешил. Это был тон другого человека, незнакомого и неизвестного. Это было и другое лицо: напускная любезность сменилась холодным отчуждением и неприязнью. — Я вам уже сказала, Олегу нездоровится. Он плохо себя чувствовал вчера, ночь не спал, заснул лишь под утро.

— Сожалею, но мы обязаны поговорить с ним безотлагательно. За этим, собственно, мы и пришли по поручению заместителя областного прокурора. — Караулов, приврав для солидности, встал со стула. — Жаль беспокоить такого человека, но мы вынуждены.

Александра Модестовна тоже медленно поднялась.

— Насколько я знаю, чтобы вызвать человека на допрос, его извещают повесткой. Вы же сказали, что, если я соглашусь рассказать вам о Сорокиных, вы не станете настаивать на…

— Но вы-то и без повестки стали с нами разговаривать, Не думаю, что и Смирнов захочет стать объектом разных досадных процессуальных формальностей. — Караулов говорил тихо, внятно. Как и Колосов, он недоумевал: что с ней произошло? Откуда такая странная перемена в поведении? Почему она идет на конфликт? Почему — и это так явно читается на ее раздраженном лице — она не желает допустить их к Смирнову?

Тут на лестнице снова послышались шаги. Колосов поднял голову. На него, облокотясь на перила, смотрела седоволосая женщина в шелковом цветастом халате. Судя по ее виду, она вроде бы тоже только что поднялась с постели, и, глядя на расплывчатые очертания ее тела, складывалось впечатление, что под халатом на ней ничего нет. Тут на террасе снова появился мальчик. Шмыгнул к лестнице, вбежал по ступенькам.

То, что он сделал в следующую секунду, можно было на первый взгляд посчитать обычной детской шалостью. Он подскочил к женщине (Колосов догадался, что перед ними не кто иная, как Хованская) и прыгнул к ней сзади на спину, обхватив рукой за шею — словно играя.

— Антоша, нельзя, подожди, не нужно… не сейчас, — ее тон был тоном любящей бабушки, укоряющей расшалившегося внука, однако…

Колосов смотрел на ее руки и мальчика. Тот воровато и блудливо сунул ей руку за пазуху, сжав обвисшую грудь, а она быстро, резко отбросила его руку от себя. И вот мелькнули босые детские ноги, дробно простучав по ступенькам, — и мальчишка скрылся наверху. Все это длилось секунду. Никто, кроме Колосова, ничего и не заметил. А он… Он даже не успел ничего сказать.

— Саша, кто эти люди, что им угодно? — спросила Хованская громко и