"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Жень, я сумку с вещами возьму, и руки хочу помыть после дороги. — Катя достала из машины сумку с вещами.

— Пойдем, я тебе твою комнату покажу и потом сразу к нашим, они в патио барбекю делают. — Женя повлекла ее в сторону дома. — Папа, когда я сказала, что встретилась с тобой, так обрадовался. Все расспрашивал.

— И я рада повидаться с Петром Алексеевичем. — Катя помнила имя отца Жени. А мать ее звали Марина Павловна.

— И Данила про тебя спрашивал. — Женя улыбалась. — Он мясом занят. Иногда на него накатывает желание готовить. А Гену, представляешь, обязали сегодня дежурить в мэрии.

— А кто этот Герман? — тихо спросила Катя.

— У него катер тут, в яхт-клубе. Прокатит нас завтра непременно. Он приятель Данилы. Но вообще-то он работает у тети Раи, что-то вроде пиар-советника или советника по медиа, — Женя махнула рукой.

Герман Дорф догнал их на дорожке. И Катя решила — пора, пора заводить нужный разговор о шофере Фархаде.

— Я быстро дом нашла, — сказала она Жене, — но все же тут у вас не очень людно, в основном заборы, заборы. И не спросишь никого в случае чего. Жень, а как ты отсюда в Москву ездишь? Такси сюда вызываешь каждый раз?

— Сейчас да. Вообще-то у нас с мужем машина. То есть она моя. Гена на работе в будние дни и пользуется служебной.

— Да, тут без машины не обойтись никак. И ты хорошо водишь?

— Я вообще не вожу и прав не имею, — ответила Женя. — У меня фобия после маминой смерти. У нас шофер работал, только сейчас его нет.

— Уволился? — наивно спросила Катя.

— Убили его, — ответил за Женю Герман Дорф.

— Убили? Кто? За что?

— Если бы знать. Женю вон в полицию даже вызывали.

— Тебя в полицию? — Катя обернулась к подруге.

— В местный отдел. Это тут произошло, в поселке, недалеко от станции.

— Что, машину твою пытались угнать? — продолжала «интересоваться» Катя.

— Нет, он как раз вернулся с машиной из автосервиса. Поставил ее в гараж, и я забрала у него документы из сервиса, — сказала Женя. — Он сел на велосипед и уехал, торопился на электричку.

Стоп…

Катя внезапно почувствовала, как сердце ее забилось. А это что такое? Я забрала у него документы из сервиса… То есть это значит, что Женя находилась дома в тот вечер? А на допросе, по Лилиным словам, она говорила, что была где-то в Москве и с шофером Фархадом в тот день не встречалась.

Она глянула на подругу. Лицо Жени безмятежное, никакого беспокойства. Зачем врать на допросе в полиции? А подруге говорить совершенно иное?

— Его ограбили, наверное, — предположила Катя.

— Кажется, да, — закивала Женя. — Жаль, он был приезжий, студент, подрабатывал на учебу. Гена мне его нашел по Интернету, и я довольна им была все время — такой вежливый и водил машину аккуратно.

— И красавчик был. Прекрасный Фархад, — заметил Герман. — Где-то ждала его нежная Ширин, но так и не дождалась.

— А ты его по дороге не встретил в тот вечер? — спросила Женя.

— Я? С чего ты взяла?

— Ну, ты же приезжал сюда.

— Мы с твоим братом условились насчет катера. А Данилу, как всегда, где-то носило. Ладно, девушки, встречаемся возле жаркого!

Он свернул в сторону патио, собираясь обогнуть дом. Катя отметила про себя — у Лили определенно неточные сведения о вечере убийства. Женя на допросе солгала. А теперь выясняется, что в тот вечер тут находился и этот Герман Дорф. Видимо, горничная-филиппинка, с которой разговаривала Лиля, просто не поняла суть вопросов. Или не захотела рассказывать о своих хозяевах. Но Дорф не хозяин, он гость. Значит, тут и о гостях распространяться не принято. Особенно откровенничать с полицией.

Она подняла голову, разглядывая дом — большой и очень простой по стилю и архитектуре. Как и сплошной забор из красного кирпича. Со стороны сада — просторная открытая веранда и патио.

Они вошли в холл, большой и пустой, и поднялись по лестнице на второй этаж.

— Тут наши комнаты и две гостевые. Вот здесь тебе будет тепло, эта — окнами на юг. — Женя открыла дверь в светлую комнату с розовыми обоями. — А тут ванная.

Катя поставила сумку у шкафа-купе, вымыла руки над раковиной в ванной. И они с Женей спустились вниз и через холл и гостиную прошли в сторону веранды — к патио.

Там возле уличного обогревателя уже собралась вся семья. Над патио витал запах жаренного на углях мяса.

Катя увидела сидевшую в шезлонге женщину в брюках и куртке, укутанную в теплый клетчатый плед. Женщина немолодая, с короткой стрижкой, ярко-рыжая. Безбровое лицо и оттопыренные уши, покрасневшие, как у мальчишки, на ноябрьском ветру.

Чуть поодаль от нее возле дачного стола — мужчина в инвалидном кресле, тепло одетый, в кепке, на шее — дорогой шерстяной стильно завязанный шарф.

В общем, немолодая обеспеченная пара. Катя поняла, что перед ней отец Жени Петр Алексеевич Кочергин и его вторая жена, тетка Жени Раиса Лопырева. Рядом с Лопыревой, тоже в шезлонге, расположился Герман Дорф, он вертел в руках бутылку красного вина, собираясь открывать ее штопором.

А возле жаровни-барбекю спиной к Кате стоял очень высокий, широкоплечий, атлетического сложения блондин. Несмотря на холодный ноябрьский день, уже клонившийся к закату, он не надел на себя ни куртки, ни теплой жилетки-дутика. Джинсы и толстовка — все серого цвета. Толстовка туго облегала его сильное тело. Он держал в руках вилку и лопатку, собираясь переворачивать мясо.

— Тетя, а правда, что твой приятель — этот государственный муж, на днях заявил, что, по его мнению, именно крепостное право в России оказалось той духовной скрепой, что объединяло общество? — спросил он громко.

Герман Дорф открыл бутылку вина.

— Это чудо что такое, такая вот духовная скрепа, — продолжал блондин в серой толстовке, — когда помещица Салтычиха прижигала своим крепостным девкам груди раскаленным утюгом, когда она своим крепостным девкам отрезала соски и бросала их на сковородку, чтобы жарить и жрать, это их так всех объединяло духовно, правда?

— Думай, что болтаешь, Данила, мы же обедать сюда пришли. Нас сейчас стошнит! — сказал Петр Алексеевич Кочергин.

— Мясо подгорает, — подала голос Лопырева.

— Ага, тетя, как соски крепостных на сковородке Салтычихи. Я и хочу, чтобы вас тошнило. Как тошнит меня от таких вот фраз.

— У нас свободная страна, каждый имеет право говорить, что думает, — тоненьким голосом возвестила Лопырева.

— У нас уже редко говорят, что думают. К счастью, мы пока можем