Искатель, 1995 №5 - Клиффорд Саймак

дни многие продолжают относиться к этому вполне серьезно, не желая отказываться от старых преданий и почти веря во все это. Мало ли среди нас таких, кто делал крюк, только чтобы не проходить под лестницей? Или тех, кто испытывал дурные предчувствия, видя, как черный кот перебегает им дорогу? А сколько таких, кто носил с собой втайне лапку кролика, а если не ее, так какой-нибудь другой талисман на счастье, например, монету, или еще что-нибудь не менее глупое в том же роде? Все это, возможно, и не преследует каких-то особых целей и часто делается просто так, на счастье, но сами эти действия говорят о том страхе, который остался в нас с первобытных времен, о вечном стремлении человека обрести защиту против всего того, что мы называем невезением, черной магией, сглазом.

Черт жаловался мне на то, что глупые пословицы и поговорки человечества доставляют немало хлопот его миру, который должен воспринимать их как непреложные законы и принципы, и уж если в том мире действовала такая формула, как «трижды уйдешь от смерти — останешься цел», то колдовство, несомненно, должно быть там главной движущей силой.

Но даже если колдовство и действовало в том мире, как оно смогло проникнуть в наш, где принципы физики наверняка должны бы главенствовать над силами колдовства? Хотя, если подумать, колдовство обязано своим появлением человеку. Его придумал человек, и именно благодаря этому оно и попало в тот, другой, мир, и если сейчас этот мир сделал поворот на сто восемьдесят градусов и использовал колдовство против самого человека, то тому приходилось винить в этом только себя.

Человеческая логика всегда воспринимала колдовство как нечто абсолютно лишенное всякого смысла, но сейчас, когда повсюду стояли неподвижные автомашины, не работали телефоны, молчали радиоприемники и телевизоры, отмахнуться от него, как от чего-то бессмысленного, было уже просто невозможно. Как бы человек ни отвергал действенность колдовства, доказательств того, что оно существует и действует весьма успешно, сейчас хватало.

В сложившейся ситуации, сказал я себе, найти смысл просто необходимо. Если машины не сдвинутся с места, если не будут ходить поезда, то через несколько дней страна будет ввергнута в хаос. С бездействующим транспортом и без всякой связи экономика страны просто развалится. Города сразу же ощутят нехватку продовольствия, а то, что люди немедленно станут делать припасы, еще больше усугубит положение. Начнется голод, и в поисках еды орды голодных людей ринутся из городов, разыскивая ее, где только можно.

Уже должны были появиться первые признаки паники. В обстановке полной неизвестности и отсутствия информации неизбежно возникают различные слухи и домыслы. Через день или два все это вызовет настоящую панику.

Миру человека был, похоже, нанесен удар, от которого он, если не будет найдено ответа, возможно, и не оправится. Современное общество представляет собой весьма сложное сооружение, опирающееся главным образом на скоростное сообщение и молниеносную связь. Убери эти две опоры, и все хрупкое сооружение просто развалится. Не пройдет и тридцати дней, как эта великолепная структура рухнет и человечество будет отброшено назад, к варварству с рыскающими повсюду в поисках еды и пристанища бандами голодных и оборванных разбойников.

У меня был один ответ — ответ на то, что произошло, но, конечно, не было ответа на вопрос, как изменить положение. Я понимал, что даже тот ответ, который у меня был, никому не нужен. Никто этому не поверит, никто скорее всего даже не потрудится выслушать меня. У меня просто не будет никакой возможности убедить всех в своей правоте. Та ситуация, которая скоро возникнет, неизбежно породит поток сумасшедших предположений и догадок, и мое объяснение просто утонет в них, станет еще одной сумасшедшей идеей.

Женщина выглянула из кухни.

— Я вас здесь что-то никогда не видела, — начала она разговор. — Вы, должно быть, впервые в наших местах?

Я кивнул.

— У нас сейчас полно незнакомых людей, — продолжала она. — Застряли здесь, на шоссе. Многие из них живут очень далеко отсюда, они просто не могут ничем туда добраться…

— Но ведь поезда, наверное, ходят…

Она отрицательно покачала головой.

— Не думаю. Ближайшая станция от нас в двадцати милях, и я слышала, как кто-то говорил, что поезда не ходят.

— Где же все-таки находится этот ваш городок? — спросил я женщину.

Она бросила на меня взгляд, в котором сквозило явное подозрение, и заметила:

— Вы, кажется, вообще мало что знаете.

Я промолчал, и, помедлив мгновение, она все же ответила:

— До Вашингтона отсюда миль тридцать по шоссе.

— Благодарю, — сказал я.

— Та еще прогулочка, — проговорила женщина, — особенно в такой денек. Похоже, скоро будет настоящее пекло. Вы что, в самом деле хотите отправиться туда пешком?

— Да вот думаю, — ответил я.

Ничего на это не сказав, женщина вернулась к приготовлению моего завтрака.

Вашингтон, по словам женщины, в тридцати милях отсюда, значит, до Геттисберга где-то миль шестьдесят. И у меня не было никакой уверенности, что я найду там Кэти.

Итак, Вашингтон или Геттисберг?

В Вашингтоне находились люди, которые должны были, имели право знать то, что знал я, хотя вряд ли они согласятся выслушать меня. У меня там среди высокопоставленных чиновников имелись друзья и просто хорошие знакомые, но мог ли я надеяться на то, что они меня выслушают? Поразмыслив, я решил, что среди этой дюжины с липшим людей не найдется и одного, кто отнесется к моей истории с полной серьезностью. Начать с того, что они просто не могли себе этого позволить в страхе перед тем градом насмешек, который неизбежно обрушится на них, если они мне поверят. В Вашингтоне, похоже, я ничего не добьюсь. Убеждать в чем-то этих людей — все равно, что пытаться прошибить лбом каменную стену.

Я понимал это, и все во мне кричало, что мне необходимо как можно скорее найти Кэти. Мир летел в пропасть, и в такой момент нам двоим следовало быть вместе. Кэти была единственным существом на свете, кто знал то же, что и я; она была единственным представителем человеческой расы, которому были понятны мои муки и который мог мне посочувствовать и протянуть руку помощи. Но дело было не только в ее сочувствии, поддержке или понимании. Я не мог забыть тепла и нежности ее девического тела, которые ощутил, когда нес ее на руках, или ее обращенного ко мне счастливого лица, на которое бросало отблески пламя в очаге колдуньи. Наконец после многих лет одиночества и многих женщин в разных диковинных дальних странах я встретил Кэти. Я вернулся в места своего детства, сомневаясь, имею ли