Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

– Горазды вы, ваше сиятельство, до скачки-то! – Фрол не отстал от графа ни на сажень. – Не мешает? – Он кивнул на беспалую кисть.

– Да уже пообвыкся, – улыбнулся Извольский. – Далеко ли еще?

– Вон мельница, видите? За ней и псарни наши, а за псарнями перелесок, пристань и река. А вот и Екатерина Александровна!

Из-за пригорка показались лошади, Извольский принял вправо и перешел на шаг. Показалась и карета – мрачно выкрашенная в черный цвет, она нелепо смотрелась на фоне ярких цветов окружающего пейзажа. В окнах шторы были открыты, и граф увидел в глубине белокурую женскую голову, волосы, уложенные в модную прическу на затылке, открывающие линию тонкой шеи. Извольский вовремя осознал, что слишком долго задержал на женщине взгляд, коротко поклонился и отвернул голову прочь.

– Мрачноватый фиакр[45], – съязвил он, раздосадованный тем, что не удалось как следует рассмотреть супругу Ахте.

– Да это старый экипаж, ваше сиятельство! – рассмеялся Фрол. – Достали из каретного сарая, пока на новом рессоры меняют. Этот еще в Гатчине барину служил, думали, уж ненадобен будет, да вот сгодился. Их у барина два имеется. Этот уж вторую неделю Екатерину Александровну возит.

– Только она в карете одна, – неуверенно проговорил Извольский, – сына я не заметил.

– Похоже, с Федором Петровичем остался. Барин часто его с собой берет и на псарню, и рыбу удить, и на лодочке кататься. Любит больше жизни своей наследника-то… – Фрол поправил ус. – Барин каждому новому умению Николушки рад, как дару божьему. Научится санки сам в гору поднимать или буквы складывать – Федор Петрович сам как дитя радуется. И людишки-то крепостные пылиночки с мальца сдувают… Бывает, придет барин с сыном на рынок, то морковку ему сунут, то репку сладенькую, то леденец какой…

– Что ж у вас, крепостные-то и на сахар деньги имеют? – усмехнулся Извольский.

– У нас крепостные получше иных мещан живут. – Фрол был явно горд своей принадлежностью к толмачинскому крестьянству. – Барин наш таков, что лучшего желать – перед Господом стыдно! Виданное ли дело – крепостных не секут, из города доктор выписан в гошпиталь для крестьян, даже повитуха имеется! За помол муки копейки не берут, по праздникам Федор Петрович общине богато жертвует, деньги в рост запрещено давать, к зиме даже свой крестьянский банк будет. Многие скотину держат, птицу, за дичь битую барин не наказывает. – Фрол перечислял преимущества жизни в Толмачах с нескрываемым удовольствием, словно пересказывал древнюю басню. – Оброк надвое меньше, чем в соседних поместьях, до сумы мужиков не доводит, и плодятся отсюда исправно, меньше шести детишек дворов нету. Отец Сергий грамоте при церкви их задаром учит.

«Чудесная метаморфоза, – подумал Извольский. – Видно, нагрешил-то отставной майор изрядно». Вид приближающейся уютной деревеньки с чистыми, новенькими крышами под черепицей напомнил ему детство, проведенное в отчем доме на Смоленщине. Рассказы словоохотливого Фрола о любви Ахте к сыну вызвали в Извольском приступ горечи. Он не помнил отца в своем детстве. Всюду, куда бы ни сунулась его память, он натыкался на няню, матушку, дворовых детишек, позднее – на управляющего и своих друзей, таких же отпрысков владельцев соседних имений… Отец всегда был в Петербурге, а когда редкими днями навещал имение, был серьезен, строг, требователен и неразговорчив. Извольский только сейчас понял, как далеки они друг от друга, точнее, понял он это уже давно, но сейчас вдруг понял почему. Отец никогда не интересовался его жизнью. То есть он, конечно, был озабочен, что Андрей поест, что наденет на прием в дом губернатора, позже – что он унаследует и какой партии достоин. Отец никогда не спрашивал, к чему лежит его душа, чем он увлечен, каким делом хочет быть занят, с кем и почему он дружен. Не то чтобы Андрей теперь обвинял его в чем-то… Просто у него возникло чувство глубокой досады. Если Господь даст ему сына, он все сделает совершенно иначе. Он сделает как Ахте.

Они обогнули мельницу, где мужики, разгружавшие с подвод мешки, издалека кланялись ему в пояс, миновали небольшой мост, перекинувшийся через балку, и въехали на огороженный толстыми жердями двор псарни. Ахте стоял у сарая и наблюдал, как белокурый мальчишка, одетый в голубой сюртучок, играл с тремя маленькими щенками.

– Доброе утро, граф! – Ахте театрально обвел рукою двор. – Вот моя сокровищница!

– Здравствуйте, Федор Петрович! – Извольский кивнул и спешился. – А это, стало быть, ваш главный бриллиант? – Он с улыбкой кивнул на мальчика.

– Да, извольте! Николай Федорович Ахте собственной персоной! Он теперь занят, не будем его отвлекать… Фрол, пригляди за Николенькой.

– Конечно, барин, не извольте беспокоиться!

– Граф, вы каких собак присматриваете? Гончие? Борзые? Щенки вас интересуют или первогодки? Есть натасканные уже на дичь, но они, конечно, дороже.

Извольский замялся.

– Видите ли, Федор Петрович, я… Я для охоты совсем человек новый…

– Ну тогда начните с первогодков, егеря вам и натаскают их сами, хотя это, несомненно, самый интересный момент, не пренебрегайте им, граф, получите удовольствие! Только осмелюсь пару советов дать, это очень важно, – поднял он вверх указательный палец. – Первым делом выжлеца[46] против ветра ставьте и осторожно обследуйте место. Лучше первый раз ехать туда, где и зайца-то нет, – он расхохотался, – иначе сдуру погонит да и потеряется в лесу.

Извольский улыбался и чувствовал, насколько глупой выглядит его улыбка.

– Нагонку, – продолжал Ахте, – лучше осенью начинать либо весною, по чернотропу. Когда на дорогах уже оттаяло, а по полям еще снег или уже снег. Как я понимаю, вы стаей еще не обзавелись, выжлеца приглядываете для одиночной работы?

Извольский кивнул.

– Тогда посоветую русака. Выносливы и неприхотливы вовсе. Да и когда стаей обзаведетесь, породы лучше не найти. Уж после нескольких выходов в поле нужно выводить выжлеца туда, где целевой зверь точно есть. Тут сами не плошайте, шумового не берите, только целевого. На зайца пошли, его и травите, главное – собаку натаскать. Как на место жировки прибудете, так смотрите за выжлецом. Ежели почует зайца, повод натянет, так и спускайте! Порода добрая, с голосом должна по следу утечь! – Ахте, казалось, в этот самый момент был там, в отъезжем поле. Он жестикулировал, пучил глаза и был совершенно поглощен своим собственным рассказом. Извольский не мешал ему давать советы, потому как, во‑первых, ничего не смыслил в псовой охоте, во‑вторых, судорожно пытался сообразить, как же ему повернуть разговор в нужное русло. Но на ум решительно ничего не приходило.

– Хотя случается и такое, – Ахте остановился и вытер платком