Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

36 градусов, а из кондиционера тянуло легким запахом самолетного топлива. Хотелось бежать, скрыться. Ладони были влажными от пота. Да, вот скрыться сейчас было бы самое милое дело. Он начал думать о том, что сказать Консуэло. Искренние, идущие от сердца слова не придумывались. Казалось, этот путь закрыт, заблокирован чувством вины.

Машины мчались по автостраде, обгоняя его. Он сбавил скорость до шестидесяти километров в час — подсознательный страх перед неизбежным, перед их разговором заставлял его притормаживать. Он пересек кольцевую, миновал Баррио-де-Санта-Клару, средоточие богатства в окружении промышленных зон и наркопритонов Полигоно-Сан-Пабло.

Припарковался. Позвонил в звонок у калитки. Передняя дверь распахнулась. Показался силуэт. И он шагнул в ее объятия, чувствуя себя каким-то самозванцем. Его виновато склоненную шею обдало теплым дыханием Консуэло, щека обманщика ощутила влагу. Консуэло приникла к нему, и он гладил и похлопывал ее по спине жестом, как он слышал, успокаивающим, подобным стуку материнского сердца, ощущаемым нами еще в утробе.

— Нам надо поговорить, — сказал Фалькон.

— Пойдем наверх, — сказала она. — Они все в гостиной.

В спальне был включен телевизор. В изножье кровати была заметна вмятина: здесь она сидела, удалившись от всех, и, вперившись в экран, разглядывала заснятые камерами изображения.

— В новостях этого еще не было, да? — спросил Фалькон.

— Пока нет. И в газетах сообщение приостановлено, как только увидели это, — сказала она, нажимая на пульт.

Черное и белое. Как те черно-белые фильмы, первыми пробудившие в нем интерес к полицейской работе. Правда, здесь все запечатленное казалось серым и скучным — снятое неподвижной камерой в неинтересном ракурсе. Сбоку виднелась витрина спортивного магазина. Матовая пустота плиточного пола, внезапно накрытая двумя мужскими фигурами. Оба мужчины темноволосы, один в рубашке с длинными рукавами, другой в рубашке поло. У обоих в руках какая-то одежда. Останавливаются, озираются и уходят из поля обзора.

— А еще, с другого ракурса?

— Сейчас будет.

Вот появились опять, но уже в бейсболках, головы опущены, куртки надеты, руки в карманах, отходят от дверей магазина.

— Парни опытные, — заметил Фалькон.

— Снятые со всех других камер, они выглядят точно так же, — сказала Консуэло. — Куртки и бейсболки они сняли, лишь когда искали нас в магазине.

— А что отснято камерой возле стадиона?

— Сейчас появится, — отвечала Консуэло. — Все, что есть, — на одном диске.

— А продавцы в лавке севильского футбольного клуба ничего не заприметили?

— Ничего. Там было полно народу, толчея. Они и Дарио-то не запомнили, — сказала Консуэло. — Подтверждается лишь то, что удалось выяснить Кристине у двух свидетелей, видевших все из своей квартиры на проспекте Эдуардо Дато.

Кадры промелькнули мгновенно. Перемотать. Опять просмотреть. Опять перемотать. Просмотреть еще раз. Остановить кадр.

Консуэло обвела пальцем три фигуры на заднем плане.

— Вот Дарио. На шее у него шарф. Тот парень, что справа, несет коробку с бутсами. Это те же люди, которых зафиксировали камеры торгового центра, в куртках и бейсболках.

— Тех же самых, что были на них, когда они вышли из магазина, да?

Он сел рядом с ней в изножье кровати. Наклонился, уперев руки в колени, уткнулся лицом в ладони в молитвенной позе. Она опять перемотала запись и вновь поставила ее, рассчитывая, что опыт полицейского сумеет выудить из этих кадров нечто, ускользнувшее от нее.

— Расскажи мне подробно все, что было в торговом центре, — сказал он, выключая телевизор. — Мне надо знать это с точностью до минуты и до сантиметра, начиная с того, как я поговорил с тобой из аэропорта утром. Меня интересует каждая деталь, каждая крупица, каждая мелочь, сохранившаяся в твоей памяти. Кто тебе звонил, и кому ты звонила. Ты все время оставалась на телефоне, но говорить из торговых помещений неудобно — плохая слышимость. Значит, ты, вероятно, выходила наружу. Что бросилось тебе в глаза. Говори, не молчи, говори не переставая, и прерывать тебя я не буду.

Фалькон запер дверь спальни, выключил свет, оставив только настольную лампу в углу. Вытащил свою записную книжку. Начала Консуэло с момента, так больно ранившего ее в самое сердце, когда Дарио спросил ее, по-прежнему ли любит она его теперь, когда рядом появился Фалькон. И тот слушал, не смея поднять на нее глаза. Но, услышав ответ, вскинул голову и кивнул. Она глядела в окно, где на темном стекле лучи света от лампы рисовали их отражения. Картина была едва ли не уютная. Он дал ей говорить беспрепятственно, а прервал лишь для того, чтобы ласково просить говорить, еще побольше и поподробнее, не позволяя ей, поддаваясь усталости, скользить по поверхности, не давая ненароком упустить что-то, что могло показаться ей несущественным. Он хотел, чтобы происшествие прокрутилось в ее мозгу целиком, связно, как на кинопленке, хотел видеть все то и так же, как это видела она. Она дошла до того момента, когда обратила внимание на двух мужчин.

— Оба испанцы. Возраст — на вид двадцать с лишним. Один коренастый, стрижка обычная, косой пробор, брови вразлет, нос крупный, картошкой и как будто сломанный, щеки — бритые, крепкие зубы. Другой — худой, длинноволосый, резкие носогубные складки, лоб изрезан морщинами.

— Как могла ты разглядеть лоб, если у него длинные волосы?

— Он отвел их за уши.

— А рубашка какая?

— С длинными рукавами, синяя, навыпуск. А на коренастом была рубашка фирмы «Лакост» с крокодильчиком. Темно-зеленым.

— Ноги?

— Ног я не разглядела.

— Что было у них в руках?

— Куртки. Да, помнится, я еще подумала: в такую погоду и куртки. Когда мы въезжали на подземную парковку, компьютер в машине показывал сорок градусов.

— Какого цвета куртки?

— Темные. А поточнее — сказать не могу.

Он опять прокрутил запись. Проглядел ее, стоя на коленях почти вплотную к экрану, весь внимание. И остановил кадр, когда увидел трех мужчин, выходящих из магазина.

— Надо улучшить изображение, добавить резкости и напечатать снимок в газете, — сказал он. — После этого мы опросим всех вокруг, кто попал в кадр.

— Но кто эти трое? — спросила она, тоже встав на колени подле него, и постучала по экрану.

Взгляды их встретились, и дрожание экрана, и неверный свет, льющийся с него, не помешали ее моментальной догадке.

— Ты что-то знаешь, — сказала она, моргая. — Что это, Хавьер?

Близость ее причиняла боль. Он поднялся, встал. Она тоже встала.

— Тебе же не знакомы эти люди, правда? — сказала она. — Откуда тебе их знать? Разве такое возможно?

— Я их не знаю, — отвечал он. — Но я знаю, что это все произошло из-за моей работы.

— Из-за твоей работы? Как это — из-за работы? Работу делаешь ты. Значит, это из-за тебя. Но почему?

Он рассказал ей