Романс для вора - Борис Седов

Роман подождал, пока в голове несколько прояснилось, потом осмотрелся повнимательнее и увидел, что находится в компании двух синих алкашей, которые, судя по всему, не побрезговали бы поужинать трупом подохшего товарища, и двух бессистемно татуированных уголовников самого низкого ранга, из тех, кто не относится ни к каким преступным сообществам по причине своей никчемности.

Возраст всех четверых не поддавался определению.

— А где мои ботинки? — спросил Роман, пошевелив босыми пальцами.

— А твои ботинки у меня, — ответил один из уголовников, коротко стриженный и с гноящимися глазами. — Тебе они ни к чему, а мне в самый раз.

— Понятно, — кивнул Роман, — все понятно.

— А чо тебе понятно? — вскинулся другой уголовник, мелкий и лысый, с переломанным носом и с татуировкой на жилистых руках, торчавших из коротких рукавов футболки. — Не, ты слышал, Валет, ему понятно! Чо тебе понятно?

Он соскочил с нар и встал перед Романом, покачиваясь с пятки на носок.

— Ты чо, понятливый, что ли? Ты, может, понятия знаешь? Так тут тебе понятий не будет, понял?

Он размахнулся и изо всей силы ударил Романа в расслабленный живот.

Роман задохнулся и свалился на пол.

— Он, бля, понятливый! — орал татуированный, пиная Романа. — Ты, бля, будешь тут понятия разводить? Я тебе, бля, разведу!

От его ударов Роман закатился под нары, и татуированный, перестав пинаться, удовлетворенно произнес:

— Во, бля, там тебе и место — под нарами. Жалко, что здесь параши нет, а то бы ты с ней пообнимался. Знаешь, как хорошо с парашей обниматься?

К Роману возвратилось дыхание, и он ответил из-под нар:

— Нет, не знаю. Может, ты расскажешь?

— Что? — возмутился татуированный. — Что ты там вякнул? А ну, вылезай! Вылезай, а то хуже будет.

Роман понимал, что эти люди не имеют никакого отношения к настоящему криминальному миру, иначе они наверняка узнали бы его. Это были подонки, отбросы, шваль, из тех, знакомством с которыми побрезгует любой хоть сколько-нибудь уважающий себя преступник.

Но это не делало их менее опасными.

Стая вонючих гиен может разорвать и льва.

А поскольку считать себя львом Роман не мог ни в каком случае, ему следовало быть очень осторожным и смотреть в оба. Эти люди могут просто от нечего делать запинать его до смерти, а менты… А менты выкинут труп на улицу и скажут, что никакого Романа тут не было.

Известное дело.

Роман решил подыграть самолюбию татуированного и робко подал голос из-под нар:

— Да… Я вылезу, а ты снова ударишь меня…

Татуированный довольно ухмыльнулся и ответил:

— Не ссы! Будешь вести себя хорошо, никто тебя не тронет.

— Не тронем, не бойся, — подтвердил сидевший на нарах Валет. — Правда, Лысый?

Роман, внимательно следя за ногами Лысого, осторожно вылез из-под нар и снова сел на край грязного деревянного помоста.

— Ну што, певец, допрыгался? — спросил Валет.

Все таки узнали — подумал Роман. А почему тогда такое отношение?

Странно…

— Ты что, вопроса не слышал? — повторил Валет Роман почувствовал, что в нем начинает просыпаться каменное упрямство, то самое, подчиняясь которому он наотрез отказался от гастрольного турне по лагерям и тюрьмам. Лагерям и тюрьмам…

Интересно, а этот, с гнойными глазами…

Заложив руки за спину, Роман повернулся к сидевшему на нарах типу и сказал:

— Вопроса не было. А вот у меня к тебе имеется несколько вопросов.

Роман понимал, что рискует, но уже ничего не мог с собой поделать.

Его несло на холодных волнах адреналина.

— Чо ты сказал? — стоявший перед Романом Лысый резко дернулся, рассчитывая испугать Романа, но тот не шелохнулся. — Может, тебе почки опустить?

— Подожди, Лысый, — с повелительными интонациями пахана произнес Валет, — не тронь его. Пока.

Он посмотрел на Романа и сказал:

— Человек в непонятках, может, ему объяснить что-то надо. Ну, что у тебя там за вопросы?

— Вопрос первый, — Роман стиснул зубы, чувствуя, как его начинает трясти от ненависти, — как я сюда попал?

— Как он сюда попал! — Лысый хлопнул себя по коленям и затрясся от смеха, показывая редкие зубы. — Как он сюда попал! Убил человека и спрашивает, как он сюда попал!

«То есть как — убил?» — мелькнуло в голове у Романа.

— Заткнись, Лысый, — раздраженно бросил Валет и посмотрел на Романа. — Это ты следакам грузи, что ты ничего не помнишь. Еще вопросы есть?

— Есть, — Роман посмотрел на Валета и в который уже раз за свою жизнь пожалел, что он не чем-пион по боям без правил в тяжелом весе. — Вот ты, ты тут кто — смотрящий по камере? А вообще по жизни — авторитет, вор в законе или так, прикидываешься? Похоже, что ты паханом себя чувствуешь только в ментуре, в камере для алкашей. А на зоне или в тюрьме — обыкновенный чушок. Грязь. Что скажешь?

Валет сузил глаза, а Лысый, на секунду потеряв дар речи от такой наглости, завопил:

— Ах ты, падла! К тебе по-человечески, а ты пасть разеваешь не по делу? Ты это в своих песенках крутой, а тут тебе не концертный зал, тут мы тебе сами концерт устроим! Думаешь, чистенький да богатенький, так все можно? Бей его, братва!

И он бросился на Романа, целя растопыренными пальцами в глаза.

Роман прикрылся, как мог, и повалился на пол, успев только подумать, что все объясняется очень просто. Обыкновенная ненависть нищей дряни к богатому и благополучному человеку. Классовое сознание…

На него обрушился град ударов, и похоже было, что в избиении участвуют все, включая безобидных на первый взгляд алкашей. Роман свернулся в клубок и постарался прислониться спиной к стене, чтобы уберечь почки и позвоночник.

— Вот тебе, падла! — визгливо выкрикивал Лысый, торопливо и поэтому не очень больно выбрасывая в Романа ноги. — Песенки ему, бля! Сука! Гнида!

Валет действовал молча и более результативно, чем его истеричный кореш, поэтому Роман отличал его редкие, но весьма ощутимые удары.

А двое алкашей просто толклись рядом и неумело пытались поучаствовать в экзекуции.

* * *

Сержант Сардинов оторвался от глазка и с громким лязгом решительно отодвинул засов. Распахнув дверь в камеру, он шагнул внутрь и без особого возмущения сказал:

— Ну, что вы тут устроили? А ну, прекратить!

Лягнув Романа еще несколько раз, чему Сардинов отнюдь не мешал, запыхавшиеся экзекуторы угомонились и, произнося грозные и гордые фразы, забрались на нары.

Роман поднял голову и посмотрел на сержанта.