Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

так второй раз сделать это убивцу будет раз плюнуть. Поэтому он, дескать, и молчал. Но ничего такого не последовало, его встретили спокойные взгляды. Воловцов только спросил, сам Козицкий его просил так ответить, или это его, Якима, инициатива.

Что означало слово «инициатива», лодочник не знал. Однако смысл его уловил и, честно и попеременно глядя в глаза то Воловцову, то Уфимцеву, твердо изрек:

— Циатива вовсе не моя. Это он, Козицкий, велел мне так объясняться. И пригрозил, что ежели я что не по-ево скажу, так мне, стало быть, не жить вовсе…

Глава 15

«Мы нашли его»,

или Неожиданное завершение дела об убиении Коли Лыкова и его пропавшей руке

30 июня 1896 года

С утра снова занялись сараем с прошлогодней картошкой. Гатауллин и Спешнев истыкали шашками по самую рукоять каждую пядь земли. Трупа Попова нигде не обнаружили. Но ведь лаяла же собака, которую именно за это и прибили! И замок висел на сарае, где, кроме проросшей картошки, ничего не было. И опять-таки с какой стати сарай был заперт? Ведь все остальные хозяйственные постройки были настежь распахнуты.

— Что ж, будем копать, — решил Уфимцев.

Вся площадь земли в сарае была разделена на квадраты так, чтобы не упустить и полусажени. Копали полицианты на глубину трех аршин без малого, поскольку далее начинался столь плотный суглинок, про который крестьяне говорят: «хрен вспашешь».

Хоть и довольно легко было копать, а работа продвигалась весьма медленно, была утомительной. Чтобы ускорить как-то процесс, Павел Ильич велел принести лопату и ему и принялся копать наравне со всеми полицейскими. Вероятно, его примеру последовал бы и Иван Федорович, поскольку был моложе Уфимцева и вряд ли усидел бы, глядя, как копают другие. Совесть бы не позволила ему остаться в сторонке. Но в сарае Воловцова не было: судебный следователь решил еще раз допросить Самсона Николаевича Козицкого в связи с признательным заявлением лодочника Якима.

Самсон Николаевич встретил Воловцова взглядом исподлобья. На какой-то момент Ивану Федоровичу показалось, что глаза управляющего полны мольбы о пощаде, но потом взор Козицкого вновь сделался холодным и озлобленным. Воловцов понял, что разговора не получится, и все же решил допросить Козицкого.

Последний раз…

— После вашего ареста к нам приходил лодочник, — начал Иван Федорович вполне благожелательным тоном, который, впрочем, Самсон Николаевич вполне мог посчитать издевающимся. — Он признался, что седьмого мая не перевозил главноуправляющего Попова через Павловку. Он вообще не видел Попова в тот день. Что вы на это скажете?

— А скажу вот что… Вчера этот лодочник говорил, что перевез Попова, сегодня говорит, что не перевозил, а завтра этот лживый мужичонка заявит вам, что он эрцгерцог австрийский. Вы что, — при этих словах Козицкий поднял тяжелый взгляд на Воловцова, — опять ему поверите?

— У нас не имеется никаких оснований, чтобы не верить лодочнику на этот раз, — четко выделил Иван Федорович последние слова. — А ранее он говорил то, что вы ему велели…

— Велел? — резко вскинул брови управляющий имением. — Как это я могу что-либо ему велеть? Крепостное право, милостивый сударь, давно отменено царским манифестом.

— Крепостное право отменено, — сдержанно согласился Воловцов, — да никто еще не отменял страха пред смертоубийством, которым вы пригрозили лодочнику, если он даст нам правдивые показания.

— Ну конечно, — криво усмехнулся Козицкий. — Я прямо так страшен… Как монстр какой-то!

— Вас на селе боятся, соглашусь, — спокойно произнес Иван Федорович. — Говорят, что единожды убивший может запросто убить снова…

— И кого это я, по-вашему, уже убил? — с ядовитым сарказмом спросил Самсон Николаевич.

— Главноуправляющего имениями графа Виельгорского господина Попова Илью Яковлевича, — снова отчеканил каждое слово судебный следователь. — И мы это очень скоро докажем.

— Как, позвольте вас спросить? — снова съехидничал Козицкий. — Основываясь на показаниях этого лживого лодочника? Так единожды солгавший тоже запросто солжет вторично.

— Нет, не только на его показаниях, но и на…

Иван Федорович не успел договорить. В комнату буквально ворвался пристав Винник и, не переводя духа, выпалил:

— Мы нашли его…

Воловцов перевел взгляд со станового пристава на Козицкого. Самсон Николаевич был бледен, как свежевыстиранное полотно. И губы его мелко-мелко подрагивали…

* * *

Труп главноуправляющего Попова лежал почти у самой стеночки сарая на глубине двух аршин с вершком. Ноги его были подобраны коленками к животу, будто он столь устал, что прилег на короткую постель да так и уснул. Золотые запонки на его манжетах рубашки и воротнике отсутствовали. Как не было и золотых часов с цепочкой, которые он всегда носил с собой.

Позвали доктора и родителей. Уездный врач мало что мог сказать, глядя на полуразложившийся труп, и обещал выдать врачебное заключение только после вскрытия тела. Яков Семенович стоял ни жив ни мертв, а Прасковья Владимировна безутешно плакала; она признала в трупе своего сына, о чем и сообщила уездному исправнику Уфимцеву.

— Это он, — произнесла она тонкими трясущимися губами. — Наш Ильюшенька…

Вечером, запротоколировав все события дня, готовились к отъезду, чтобы поутру отбыть в свои места назначения. Дело можно было считать раскрытым, а далее оно переходило в судебное ведомство, которое должно было определить меру наказания законопреступникам. Впрочем, и без того было ясно, какое наказание ожидает Козицкого, — каторга. В худшем случае бессрочная, в лучшем — двадцать лет. А вот как суд обойдется с полюбовницей Козицкого Настасьей, было неясно…

Утро следующего дня началось с того, что Козицкий попросился на допрос. Об этом сообщил Воловцову становой пристав Винник. Иван Федорович пожал плечами — ему не хотелось ни видеть Козицкого, ни тем более беседовать с ним — однако пошел, ничуть не сомневаясь в том, что управляющий станет давать признательные показания.

Судебный следователь не ошибся: Самсон Николаевич, сбиваясь и торопясь выложить все, рассказал, что с целью сокрытия им присвоенных сумм от имения он совершил в экономических книгах подлог, что и было замечено главноуправляющим имениями Поповым. Когда Илья Яковлевич пригрозил ему, что не намерен скрывать подлог, Козицкий схватил с каминной полки клеймо и несколько раз ударил Попова по голове. Когда тот упал бездыханный, Козицкий на какое-то время растерялся и с полчаса не мог прийти в себя. В это время в комнату зашла Настасья. Она мгновенно все поняла и предложила дождаться ночи, чтобы незаметно от людских глаз перенести тело в сарай и поглубже там зарыть.

— Мы вернулись во флигель, где я выпил два стакана водки, чтобы успокоиться. Но водка не брала, — продолжал, крайне волнуясь, Козицкий. — Едва дождавшись ночи, мы пошли в особняк. Тело лежало так, как мы его и оставили,