Тайна старого саквояжа - Евгений Евгеньевич Сухов

Публики в судебной зале имелось предостаточно, ибо дело было громкое, сдобренное любовной пикантностью ситуации, связанной с Анастасией Чубаровой. Московская публика любила всяческие истории, где бы имелась связь мужчины с женщиной с криминальной подоплекой, и посмотреть на судебное представление с такими вот колоритнейшими действующими лицами у публики было всегда большое желание, словно спектакль какой театральный. И всегда — премьерный.

Надо полагать, что несколько месяцев пребывания в следственной тюрьме не прошли для Козицкого даром. По наущению бывалых сидельцев, не иначе, Самсон Николаевич начал свою речь с того, что отверг все предыдущие показания и стал склонять суд и мнение присяжных заседателей к тому, что Попова он убил, защищаясь, поскольку главноуправляющий на него напал сам.

— А что мне еще оставалось делать? — заискивающе поглядывая на судью, спрашивал Самсон Николаевич. — Попов неожиданно набросился на меня и стал душить. Намерения его были явно серьезные, и мне пришлось защищаться. Не помню, как, но я сумел схватить с каминной полки клеймо и, уже теряя сознание, ударил напавшего на меня Попова два или три раза. Естественно, убивать его я не желал. Я хотел лишь защититься…

— Ну, если все было так, как вы нам сейчас рассказываете, — резонно и с явной ноткой недоверия заметил Козицкому председательствующий суда, — почему вы немедленно не сообщили о случившемся в полицию и предпочли сокрыть следы преступления, да еще привлечь к этому противузаконному деянию вашу сожительницу Чубарову, а труп зарыть весьма искусно и очень глубоко в сарае с картошкой? — посмотрел на подсудимого поверх очков в золоченой оправе председательствующий суда.

Козицкий тихо ответил:

— Я испугался…

Однако все эти «напрасные выкрутасы», как выразился старик Филимоныч после приватной беседы с кухаркой графа, и впрямь были бесполезны. Слова Козицкого о случайном убийстве Попова не разжалобили присяжных заседателей. Наоборот, их мнение в его виновности еще более укрепилось, когда Воловцов, допрашиваемый в качестве свидетеля, рассказал о найденной в лесочке яме-могиле, которая, по его предположению, была вырыта специально для Попова. Из сказанного выходило, что Козицкий имел четкий план убийства Попова.

Относительно Козицкого судебный вердикт был однозначен: виновен. И Самсон Николаевич, согласно Уложению о наказаниях, получил полных двадцать лет каторги. Когда его уводили из зала суда, ноги у него подгибались, а в глазах стояли слезы…

Странно, но негативное отношение к Козицкому всех присутствующих на суде (как действующих лиц, занятых в судебном процессе, так и любопытствующей публики) сыграло на руку Анастасии Чубаровой. А может, ничего странного в этом как раз и не было. Он плохой, злой человек. Убивец. Она несчастная жертва этого человека, испуганная его угрозами, подпавшая под его влияние и не знавшая, как от него освободиться.

Хорошенькую Чубарову жалели. Это было заметно по лицам присяжных, ведь все они были мужчинами. Конечно, если бы в числе присяжных заседателей имелось несколько женщин, то их вердикт относительно Анастасии Чубаровой был бы не столь категоричен. Но женщины отсутствовали. И поэтому после всех слушаний присяжные вынесли касательно Чубаровой единогласный вердикт: невиновна.

— Это черт знает что! — вслух возмутился уездный исправник Уфимцев, обратив на себя внимание публики из трех рядов позади себя и трех впереди.

— Сообщницу убийцы освобождают за недостатком прямых улик! А она, скорее всего, причастна еще и к исчезновению собственного мужа…

— Что вы так возмущаетесь, сударь? — заметила ему дамочка из заднего ряда в вуальке и с ридикюлем в руках. — Ведь всем же очевидно, что этот Козицкий ее просто запугал…

— Таких, как Чубарова, не запугаешь, — почти огрызнулся на реплику дамочки Павел Ильич. Он был явно расстроен и не мог сдержать переполнявших его эмоций. — Такие сами кого хочешь запугают…

— Это слова женоненавистника, — не думала прекращать перепалки дамочка в вуальке, фыркая.

Уфимцев оглянулся:

— Тогда ваши слова — слова мужененавистницы…

— Полноте, Павел Ильич, — вполне понимая состояние уездного исправника, попробовал унять его Воловцов. — Пустое это дело…

Илья Федорович хотел еще добавить фразу «спорить с бабами», однако делать этого не стал, ибо не позволило хорошее воспитание. Но вот Уфимцев, очевидно, хорошим воспитанием похвастать не мог и с готовностью договорил-таки фразу судебного следователя:

— Полностью согласен с вами, Иван Федорович. Спорить с бабами — пустейшее занятие…

— Что?! — вспыхнула дамочка под вуалькой. — Да как вы смеете!

— Простите, — обернулся Иван Федорович к сидевшей сзади дамочке. — Мой товарищ вовсе не желал оскорбить именно вас. Его слова скорее носили теоретический характер и относились…

— Ко всей бабьей породе, — энергично добавил за Воловцова Уфимцев. Похоже, он и правда недолюбливал женщин…

Дамочка фыркнула и, гордо вскинув головку, пошла к выходу. Иван Федорович усмехнулся, затем посмурнел:

— А ведь это наша с вами вина, Павел Ильич, что эта Настасья выкрутилась и ушла от наказания. Моя в большей степени. Не собрал я достаточно доказательств. Недотянул.

— Оставьте, Иван Федорович, — уже спокойно произнес Уфимцев. — Вы сделали все, что смогли, и я тому свидетель.

— Стало быть, не все.

— Все. Просто она умна и хитра, а наши присяжные заседатели в уголовном кодексе — ни в зуб ногой. — Уездный исправник посмотрел на Воловцова и взял его за рукав: — Так что оставьте эти ваши переживания и… пойдемте выпьем за окончание такого непростого дела.

— А что, пожалуй, — с готовностью поддержал Иван Федорович. — Работали мы на совесть, почему ж это дело не отметить? Я согласен. К тому же, — Воловцов немного помолчал и улыбнулся уголком губ, — после драки, как известно, махать кулаками без толку…

* * *

— Ну вот и все, — сказал после оглашения приговора суда Сан Саныч графу Виельгорскому. — Конечно, в самом преступлении и уж точно в его сокрытии замешана и эта Чубарова, но, увы, наши присяжные заседатели проявили излишнее снисхождение. А Чубарова эта — еще тот фрукт!

— Как бы то ни было, убийца Ильи Яковлевича понес заслуженное наказание, и этим я обязан вам, Александр Александрович, — прочувствованно произнес Виктор Модестович.

— Вы не меня, вы уездного исправника благодарите да судебного следователя, что дело вел. Они все сделали.

— Но началось-то все именно с вас, — заметил граф Виельгорский. — Именно вы дали толчок всему механизму, который потом завертелся.

— Вы преувеличиваете мои заслуги, граф, — не очень весело усмехнулся бывший московский обер-полицмейстер. — А вон, кстати, и уездный исправник Уфимцев. Я его немного знаю. А с ним, верно, тот самый судебный следователь Воловцов, что вел дело Попова. Подойдем?

— Конечно, — охотно согласился Виктор Модестович.

— Господа, — приблизившись к разговаривающим друг с другом Уфимцеву и Воловцову, произнес Александр Александрович. — Во-первых, здравствуйте, — Сан Саныч первым