Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас

однако он никогда не отказывался и от мелкого ремонта автопарка полицейского участка: залить машинное масло, проверить аккумулятор или систему зажигания, заменить лампочки в фарах.

Стуки решил начать издалека.

— Твой дядя был монахом-францисканцем, добрым человеком, который молился Богу и вырезал из дерева статуи. Но это еще не все. Он обладал даром исцелять людей, и за эти чудесные исцеления церковь причислила его к лику блаженных. Все любили твоего дядю. Я даже слышал, что после его смерти началась небольшая смута: люди церкви спорили, где должны находиться мощи блаженного. Говорят даже, что однажды ночью монахи из его ордена выкрали тело с кладбища, где твой дядя был похоронен, чтобы он всегда оставался рядом с ними.

— Откуда вы все это знаете, инспектор? — спросил Пасетти дрогнувшим голосом.

— Люди рассказали.

— И почему вас так заинтересовал мой дядя?

— При нашей работе очень важно быть в курсе всех деталей, ты ведь это понимаешь, правда?

Агент Пасетти молчал.

— Блаженный дядя — дело, безусловно, необычное. Но и разговаривать по телефону с известной провидицей тоже не входит в список повседневных дел, верно? Лично ей позвонить, чтобы предупредить о приезде полиции. В этом, конечно, нет ничего криминального, Пасетти.

— Ландрулли и Сперелли сами ко мне пришли перед отъездом, чтобы я проверил их служебный автомобиль. Лично я считал, что посещение предсказательницы — не самая удачная идея, я им так и сказал.

— Значит, по-твоему, затея была не очень?

— Да. Преступления не имеют отношения к благочестивым людям.

— Поэтому ты ее предупредил.

— Конечно. Я знаком с синьорой, потому что иногда обращаюсь к ней за утешением.

— Понимаю. И ты подробно объяснил предсказательнице, кто именно к ней едет.

— Она сама меня спросила.

— Слушай, Пасетти, как считаешь: ты правильно поступил, заблокировав машину твоих коллег?

— Это была просто шутка! Небольшое устройство, которое, как только машина остановится, выводит из строя мотор на четверть часа. Но затем автомобиль снова заводится без проблем.

— Молодец, Пасетти! А моя машина? Опять твои шуточки?

— С вашей я ничего не делал, инспектор, клянусь!

— Клянешься могилой твоего блаженного дяди?

— Даже им самим, если хотите.

Сидя за столиком в баре неподалеку от того места, где раньше находилось туристическое агентство Аличе Бельтраме, Стуки удовлетворенно улыбался. Он частично разгадал тайну внезапно заглохших моторов. Точнее, только одного. Инспектору хотелось верить, что Пасетти был с ним не до конца откровенным. Оставалась еще нерешенной загадка записных книжек Аличе Бельтраме. Стуки с раздражением отметил, что эти страницы ускользали от него, словно разлетающийся по городу вирус гриппа.

Если хорошо присмотреться, Беатриче Бельтраме была не так уж некрасива. Взглянув на нее внезапно, прежде чем она, словно защищаясь, придавала своему лицу высокомерное выражение и причудливо наклоняла голову, избегая взгляда собеседника, можно было уловить в ее чертах проблески наследственной красоты. Стуки смотрел на Беатриче, которая вышла из ворот лицея с высоко поднятой головой, уверенно ведя свой велосипед. Инспектор жестом попросил учительницу подождать, заметив, что она на секунду заколебалась и велосипед накренился, как будто собирался выскользнуть из ее рук.

— Мне нужно задать вам еще несколько вопросов, — сказал Стуки и предложил повести ее велосипед.

Бельтраме отказалась, крепко сжав пальцами руль.

— Это не такое трудное дело, чтобы замедлять работу мозга, — сухо ответила женщина.

Стуки принялся делиться с ней некоторыми своими умозаключениями, а также рассказывать о результатах расследования — по крайней мере, о тех, которые касались непосредственно семьи Бельтраме.

— Нам известно, что фотокопии страниц записной книжки по городу распространяете вы, — уверенно заявил инспектор.

Выражение лица Беатриче не изменилось. Было понятно, что она не из тех, кого легко запугать.

— Вы с вашей матерью препятствовали расследованию, пытаясь повлиять на его ход. Вами были оклеветаны невинные граждане.

— А, эти… — рассеянно проговорила синьорина Бельтраме.

— Мы пришли к выводу, что вы во всем замешаны.

— В чем именно?

— Кстати, почему вы не делали фотокопий непристойных рисунков? Это было недостойно семьи Бельтраме?

— Откуда вы знаете о рисунках Аличе?

Стуки не ответил.

— Пойдемте перекусим, — предложил мужчина.

Инспектор Стуки и синьорина Бельтраме зашли в небольшое кафе со шведским столом, укрывшееся под городскими арками. Все уличные столики были заняты большой компанией: молодые люди держали в руках бокалы с вином, наслаждаясь аперитивом. Однако внутри заведения оставалось немало свободных мест. Они расположились в самом уединенном углу зала. Стуки, ничего не сказав своей спутнице, пошел со своей тарелкой к шведскому столу и наполнил ее ризотто с мясом и радиккьо. Затем он попросил бармена открыть бутылку красного вина из тех, что были выставлены на витрине. Учительница Бельтраме сидела за столом, держа спину чрезвычайно прямо, и молча наблюдала за действиями полицейского. Наконец, демонстративно пожав плечами, она поднялась и подошла к столу с разнообразными блюдами. Вернувшись, Беатриче поставила перед собой тарелку с зеленым салатом и куском сыра. Инспектор Стуки принес два стакана и налил в них вина. Мужчина поднял свой стакан.

— За Аличе!

Не ожидавшая этих слова синьорина Бельтраме вздрогнула всем телом.

— Где она? — тихо спросил учительницу Стуки.

Женщина не отвечала.

Инспектор стал с аппетитом есть рис.

— Вы знаете, я уже давно не чувствовала себя такой живой, как в эти последние дни, — произнесла Бельтраме.

Стуки кивнул головой, тем самым давая понять, что он предполагал нечто подобное.

— Два года ждать хоть какого-нибудь знака. Любого. Два нескончаемых года с матерью, которая постепенно теряет связь с реальностью. Если бы и я продолжала надеяться, это бы не закончилось никогда.

Женщина отложила в сторону нож и вилку.

— А потом мы отправились забрать вещи из агентства Аличе, почти уверенные в том, что она уже никогда не вернется, и нашли ее записную книжку. И, представьте себе, до этого полиция там все перевернула вверх дном. Тетрадь лежала на дне коробки со старыми рекламными проспектами. Ее не обнаружил даже частный детектив, который был с нами в течение почти двух лет — моя мать не доверяла полиции. Синьор Валлезани помог нам многое понять об Аличе.

— Подождите! Но это не та записная книжка, фотокопии которой разошлись по городу.

Бельтраме вздохнула.

— Ту, о которой вы говорите, прислали нам по почте много месяцев спустя. В ней были заметки о мужчинах, которые и вы тоже читали.

— Это написала ваша сестра?

— А кто же еще? Когда моя мать увидела первую записную книжку со всеми этими вульгарными рисунками, она была потрясена до глубины души. Потом она прочитала записки из второй тетради и поняла, что ее девочка потеряла разум из-за мужчин, которые ее только использовали. Неудивительно, что Аличе принялась высмеивать их своими рисунками и язвительными заметками. Моя мать от горя совсем помешалась.

— Таким образом, у Аличе было два любовных дневника: в одном были рисунки, а в другом — слова. Верно?

— Да.

Стуки медленно покачал головой.

— Нет, синьорина Бельтраме, что-то тут не складывается. Две такие разные тетради никак не могли бы ужиться вместе. Если только они не принадлежат двум разным людям. Вы уверены в том, что заметки в тетради, которую вам прислали по почте, писала именно ваша сестра? Кто мог вам ее прислать?

— Убийца.

— Кто он?

Учительница Бельтраме судорожно сглотнула.

— А теперь, Беатриче, попытайтесь сказать мне правду, — тихо произнес инспектор.

Казалось, у женщины больше не было сил сопротивляться. Бельтраме до боли сжимала руки.