Дом на Солянке - Валерия Вербинина

– Кого? – спросил Глебов, всем лицом, интонацией, наклоном фигуры и даже трубкой выражая готовность услужить.

– Да агента этого.

Фамилия незваного гостя меж тем вылетела у Степы из головы.

– Павлов, что ли, – неуверенно сказал он, поразмыслив. – Молодой совсем. Я ему сразу выложил, что Колоскова в Харькове с бабой видели. Он очень заинтересовался…

– Разве в Харькове? – хмуро спросил Поликарп Игнатьевич. – Я слышал, в Ялте…

– Да он бы в Ялту не поехал, там после землетрясения до сих пор дома рушатся, – жизнерадостно встрял Степа.

Грандиозное землетрясение^[3] предыдущего года до сих пор аукалось Крыму, и хотя «Красный рабочий» время от времени публиковал бодрые заметки о том, что все санатории уже восстановлены и опасности для жизни нет никакой, ехали туда отдыхать в 1928-м лишь самые отчаянные люди. Насколько Поликарп знал Колоскова, к таковым зам не относился.

– Черт знает что такое, – проворчал заведующий. – Где сейчас этот Павлов?

– У Должанского. Потребовал, чтобы я привел Марью Дмитриевну. Это от нее я услышал насчет Алексея Константиновича…

– Ну раз Марья Дмитриевна сказала… – каким-то неопределенным тоном протянул Поликарп Игнатьевич.

Глебов постоял на месте, ожидая дальнейших распоряжений, но их не последовало. В курилку вошли посторонние, и Степа удалился, а заведующий отправился на поиски Матюшина.

– Вася, – с места в карьер начал заведующий, поймав репортера в коридоре, – я прямо удивляюсь, ей-богу. С угрозыском постоянно на связи, а нас предупредить не мог?

– О чем предупредить? – изумился тот.

– О том, что они агента к нам пришлют, насчет Колоскова.

Матюшин насупился. Он был мелок, рыжеват и невзрачен, страдал от язвы желудка и больше всего боялся, что она перейдет в рак, как у одного из его родственников. Положение Матюшина в редакции было незавидное, несмотря на то что рубрика «Происшествия» оставалась неприкосновенной и публиковалась в каждом номере. Он не любил материал, с которым приходилось иметь дело, и, хотя рисовался этаким циником, не мог избавиться от подспудного чувства неловкости, описывая приметы найденных трупов, разложившихся утопленников и рассказывая о задавленных трамваем детях. Больше всего он хотел попасть в рубрику о театре и кино, но там распоряжался вальяжный Гомберг, к которому редакционные барышни бегали за контрамарками и билетами на лучшие фильмы. Матюшин завидовал Гомбергу: еще бы, ведь тот вращался среди драматургов и киношников и всякий раз приносил в трудовой дворец свежие сплетни из этого манящего и далекого мира. Самого Матюшина в редакции с легкой руки Басаргина величали «убитый насмерть», из-за чего он сильно невзлюбил Максима Александровича. Ну подумаешь, допустил человек ошибку, так обязательно надо к нему цепляться. (Того, что такие ошибки он допускал постоянно, репортер, разумеется, упорно не замечал.)

– Ну она в угрозыск бегала… – промямлил Матюшин, почесав щеку.

– Кто?

– Да Колоскова. Наверное, они и прислали человека, чтобы отвязаться от нее.

– А ты позвони им и спроси, – тихо, но веско молвил заведующий. – Смешно! Из газет мы теснее всего с ними сотрудничаем, а они даже не предупредили…

Дав задание Матюшину, он пошел искать журналиста Беспалова, который нашелся в кабинете машинисток. Беспалов писал для рубрики «Из зала суда» и давал отчеты обо всех мало-мальски значимых уголовных процессах, которые происходили в Москве. Расхаживая по кабинету, репортер диктовал Леле текст для очередного номера, который сочинял на ходу. Из его кармана торчал засаленный блокнот, в котором он обычно делал заметки во время заседаний, но Беспалов в него даже не заглядывал, так как все обстоятельства и фамилии помнил наизусть.

– Ну, – спросил заведующий весело, – кто кого облил кислотой, кто кого зарезал? Или опять растраты?

Репортер сделал протестующий жест и додиктовал машинистке фразу до конца. Несмотря на молодость, Беспалов был почти лыс, но ничуть не унывал по этому поводу. В редакции его обожали за жизнелюбие и трудоспособность. В отличие от Матюшина, Беспалов любил свой материал и знал ему цену. Суды, на которых он бывал, нередко разбирали самые омерзительные дела – об отцах, которые убивали детей от бывших жен, чтобы не платить алименты, о ревнивых бабах, которые плескали кислоту в лицо соперницам или сожителям, об изнасилованиях и бандитских нападениях, – подтверждали его убеждение, что вокруг сплошное зверье, которое только и ждет случая, чтобы вцепиться своему ближнему в горло. Но он тщательно скрывал свою мизантропию и потому казался своим в доску человеком, неглупым, практичным и твердо стоящим на земле.

– Так, ерунда, алиментное дело, – ответил Беспалов на вопрос заведующего, – но публика будет в восторге. – Не удержавшись, он стал рассказывать: – Уехала дамочка отдыхать и шлет любовнику телеграмму: «Поздравляю, ты отец!» А он точно знал, что она, когда уезжала, не была беременна. Скандал! Она приезжает, предъявляет ему ребенка и требует – плати алименты! Пожалте треть зарплаты, папаша – а зарплата у гражданина ого-го, не 40 рублей в месяц. И стала его натурально шантажировать – я на работу пожалуюсь, всем расскажу, в газету напишу. Но он не робкого десятка, заявил на нее в угрозыск. Короче, позаимствовала она ребенка у родственницы, чтобы поправить свои дела…

Леля за машинкой хихикнула, но, заметив выражение лица заведующего, тотчас согнала с лица улыбку.

– Тьфу, – сказал Поликарп Игнатьевич в сердцах.

– Анекдот! – хмыкнул Беспалов, поблескивая глазами.

– Шура, – неожиданно спросил заведующий, – как ты думаешь, что с Колосковым приключилось? Из угрозыска агент пришел, – пояснил он.

– А что с ним могло случиться? – пожал плечами репортер. – Ну, если нашли труп, жену бы вызвали на опознание… Стой, а Матюшин что говорит?

– Он не в курсе.

– Да? Слушай, будь другом, объясни ему, что нельзя называть налетчиком того, кто на улице срывает шапку с прохожего или отнимает сумку. Опять он написал «налетчик вырвал сумку». Ну глупо же! Налетчик – это другое совсем…

– Ладно, ладно, я в следующий раз лично вычитаю хронику, – посулил заведующий и тотчас забыл о своем обещании. – Слушай, а может, он под поезд попал?

Беспалов сморщил лоб:

– В смысле, Колосков?

– Ага.

– М-м, – репортер нахмурился, – что-то как-то… Не похож он на человека, который может попасть под поезд. Такой, – он сделал крохотную паузу, подбирая самый точный, с его точки зрения, эпитет, – обстоятельный, осторожный гражданин… На вокзал всегда заранее приезжал. И потом, если он попал под поезд, когда уезжал, что ж они только сейчас спохватились?

– Ну, может, не могли установить личность.

– Эти? – Беспалов сделал брови домиком. – Эти очень быстро все устанавливают, когда им нужно. Но если даже допустить, что он каким-то образом свалился под поезд, при чем тут угрозыск?