Вендиго - Эстель Фэй

– Моя смерть пересекает океан. Она идет из края льда и снега. Это Анку[10], ты знаешь, он там… В Ньюфаундленде. Его привезли рыбаки из Бретани. И другие существа, что были здесь задолго до нас. Рожденные от голода и одиночества…

Морская волна разбилась о стену. Жан сделал быстрый глоток. Его беспокойство вновь нарастало.

– Я не верю в призраков, – быстро бросил он, словно пытаясь отгородиться от суеверий. – И я хочу наконец узнать, почему я здесь. Или спущусь к своим людям, и вы проведете свою последнюю ночь как свободный человек в одиночестве.

Сухие пальцы прекратили свой танец.

– Я хочу рассказать вам одну историю, – ответил маркиз. – Больше ничего.

Бархатные шторы перед окнами раздулись, как паруса корабля.

– Историю? – повторил лейтенант, не уверенный, правильно ли все понял.

– Мою историю, – уточнил Жюстиньен. – По крайней мере важную ее часть. Что случилось со мной там, по ту сторону океана. В Ньюфаундленде, сорок лет назад. Почти в другом мире. В другой жизни.

1

Ньюфаундленд, май 1754 года

Туман размывал черные верхушки елей, ласкал обнаженные и красные, цвета засохшей крови, ветви безлистных берез. Летучие щупальца обвивали доски полуразобранных деревянных строений: развалины большого лабаза, склад трески, заброшенный после рыболовного сезона. С несущей балки все еще свисал забытый железный крюк – буква S чернильного цвета, проржавевшая от мороза и дождя. Мгла накрыла серый песчаный пляж и расстилалась далеко над океаном, утопив горизонт. Жюстиньен безотчетно направлялся к берегу. В ссадины на его босых ногах забился песок. Соль разъедала раны, но молодой человек уже не чувствовал боли. Усталость словно куда-то исчезла, сошла с него и опала на землю, как при линьке. Он даже перестал ощущать холод. Но это еще можно было счесть проявлением лихорадки. Запах существа, тот сладковатый запах, который Жюстиньен впервые почувствовал возле трупа траппера[11], витал между берез, здесь он был наиболее сильным и насыщенным. Де Салер подавил рвоту. Сквозь туман он больше не слышал даже шепот леса и едва различал прилив и отлив океанских волн. Одинокий крюк в старом лабазе качнулся и заскрипел.

И вновь, к своему изумлению, Жюстиньен вспомнил, что и он тоже стал последним. Единственным выжившим. Не считая противника, разумеется. По правде говоря, в начале экспедиции Жюстиньен не поставил бы на себя и луидора. Впрочем, никакие молитвы не спасли пастора Эфраима, и даже полный арсенал не спас английского офицера, чье имя Жюстиньен уже позабыл… В правой руке молодой человек сжимал пистолет с последним патроном. Левой рукой откинул назад свои длинные, грязные, спутанные черные волосы.

Почти без шансов выжить, он всё же продолжал двигаться вперед, упрямый и прямой, каким не был уже много лет. Лица в коре деревьев молчали. Они наконец перестали кричать. Противник уже вошел в океан, погрузившись в воду почти по пояс. Существо, рожденное от голода и одиночества, с пустым желудком, торчащими ребрами, прожорливым взглядом, который ему так долго удавалось скрывать. Теперь оно смотрело на Жюстиньена, сосредоточив все свое нечеловеческое внимание на измученном молодом человеке. Де Салеру следовало ужаснуться. Он словно пребывал в другом мире, по ту сторону. Пытаясь разрушить чары, встряхнул головой. Соперник не сдвинулся с места. Волны мягко плескались вокруг него. Жюстиньен поднял свой пистолет.

2

Месяцем ранее – Аннаполис Ройал (Порт-Ройал), английская Акадия, апрель 1754 года

Жюстиньен поднял голову и выплюнул грязь, которой успел вдоволь наглотаться. Его окружала смеющаяся толпа, издевавшаяся над ним на всех языках, используемых в Акадии. Он был в таком состоянии, что не понимал ни одного, но при этом смутно ощущал, что немного от этого теряет. «Грязь здесь на вкус такая же, как и по другую сторону океана», – пробилась тусклая мысль сквозь туман джина. Возможно, его вкусовые ощущения просто потерпели поражение в борьбе с алкоголем. Но нет, месиво отдавало солью. И чем-то еще – испарениями болот, осушенных акадийцами вокруг города, но, вопреки всему, сохранявших свой дух. Жюстиньен пытался побороть тошноту. Мир вокруг него качался сильнее, чем палуба корабля, на котором он приплыл на эту забытую Богом и королем Франции землю.

Жюстиньен попытался подняться, но удар ботинком в спину отбил у него это желание. Де Салер икнул, и грязь, выпавшая из его рта, вызвала новый приступ смеха. Боль распространилась от поясницы по всему позвоночнику. Жидкая слякоть пропитала его одежду, последний более или менее приличный наряд. Жюстиньен почувствовал, что теряет сознание. Это был бы лучший выход. Время тянулось, смех сливался в неразборчивый гул. Потеряв всякую надежду, он ощутил странное спокойствие. В конце концов, падать ниже было уже некуда.

Холод сомкнул на нем свои длинные глиняные пальцы. Сквозь моргающие веки он увидел ее – несомненно, Смерть. Ту, которая явно следила за ним неделями и месяцами. Высокая фигура женщины в потертой треуголке, в куртке на меховой подкладке трапперского фасона и грубых серых юбках, которые заканчивались выше щиколоток, открывая ее потрескавшиеся кожаные ботинки.

Ее лицо оставалось загадкой. Она всегда стояла в темноте, надвинув на лоб головной убор, и скрывала свой облик. Единственным признаком ее возраста, если она действительно была человеком, оставалась длинная седая коса, спадавшая с плеча. Жюстиньен часто замечал ее, затаившуюся, почти незаметную, в тумане, за пределами таверн, среди портовых складов и разрушающихся укреплений. Именно туда молодого дворянина регулярно приводили его незаконные делишки. Она непременно была там, и ее тревожное присутствие стало обыденным. Поначалу Жюстиньен боялся, что она сообщит о нем местным властям. Но никто не пытался его арестовать. Тогда ему пришло в голову, что, возможно, она была прислана отцом, чтобы шпионить за ним. Однако и это предположение вскоре было отвергнуто. Вряд ли отец стал бы тратить деньги, чтобы следить за сыном, от которого почти отрекся, особенно зная, что у этого сына никогда не будет средств вернуться во Францию.

Несколько раз Жюстиньен пытался приблизиться к женщине в треуголке. Она всегда ускользала, причем без особого труда. Жюстиньена это приводило в бешенство. Вот уже несколько недель она не давала ему покоя. И вот теперь он выпил на несколько стаканов больше, чем обычно. И он смирился.

Это было вполне логично, что она оказалась здесь, на месте его последнего унижения. От удара в живот перехватило дыхание. Чернильные пятна плясали перед глазами. Жижа, казалось, была готова поглотить его целиком. Краем глаза он заметил, как Смерть