Когда мы были непобедимы - Мария Орунья

и останутся стоять, когда от тебя не останется даже воспоминания. Секвойи такие высокие, что, гуляя по парку, мы не могли разглядеть их верхушек. Мередит принялась потешаться над коварной стратегией моей матери.

– Ну и что с тобой не так? – спросила она.

– В каком смысле?

– Что с тобой не так, раз твоей мамочке пришлось устраивать тебе западню? Можешь доверить мне любой секрет. Признавайся, ты гей?

– Что? Нет…

– Айтишник?

– А чем плохи айтишники?

– Странные они.

– Нет, не айтишник.

– Мне самой догадаться?

Я вздохнул. Слишком она умная.

– Образование у меня в сфере менеджмента. Сейчас работаю в “Грин Хаузес”. Довольна?

– Вот оно что. Семейная фирма, недвижимость. По тебе и не скажешь, – расхохоталась она.

– Ты частный сыщик?

– Если бы! Нет, я редактор в “Блэк Ривер”. Это маленькое издательство, слышал про нас?

– Никогда.

Издательство? Еще одна… Везет мне на любительниц книг – видимо, судьба такая.

– И все-таки как же так получилось, что голубоглазому красавчику невесту вынуждена подыскивать мать?

– Не знаю. (Внимание: она сказала, что я “красавчик” и “голубоглазый”. Тон насмешливый, правда, но все же.) Видимо, по той же причине, что и тебе парня в лесу искать приходится.

– Грубить-то зачем?

– А умничать зачем?

– Похоже, характер у тебя не очень. – Она внимательно посмотрела на меня. – Слушай… давай сбежим!

Я растерялся.

– Пойдем, – она взяла меня за руку, – заберемся в настоящий лес!

Так Мередит заставила меня наплевать на правила и сойти с проторенной дорожки. Мы носились по лесу, обнимали стволы деревьев, рассказывали друг другу про жизнь, в мое тело словно вселились древние лесные духи, одеревеневшие и живые, и впервые за долгие месяцы я ощутил покой и умиротворение. В тот день я забыл обо всем, я отлично проводил время, я смеялся. Я этого совсем не ожидал.

Мередит была саркастичной, даже слишком, но ее едкие комментарии смешили. Смеялась она и над собой. Она была немного старше меня, года полтора назад рассталась с парнем, разорвала затянувшиеся отношения, которые никуда не ведут. Возможно, они просто начали встречаться совсем юными, и такая ранняя любовь оставляет слишком много открытых вопросов: “А что, если б я поступил иначе? А что, если б я поехал в это путешествие свободным человеком? А что я бы почувствовал, обнимая и целуя другое тело? А как же другие возможности?”

Я же, в свою очередь, еще не успел ни с кем построить более-менее серьезных отношений. Так, одни интрижки. Пару месяцев с одной, пару недель с другой. То были времена, когда даты и воспоминания тонули в ночных загулах, наркотиках и алкоголе. Самое поразительное и жалкое во всем этом было то, что сильнее всего мне в душу запала девчонка, которую я толком и не знал. Лена.

Вот я и вспомнил о ней. Как у нее дела?

[…]

Мы с Мередит стали встречаться. Кажется, ее послала мне сама судьба. Рядом с ней я успокаивался, видел во всем лишь положительную сторону. Мы с первого дня были откровенны друг другом, и я ничего от нее не скрывал. Совсем. Выложил все как есть.

– Ты еще влюблен в нее?

– В кого?

– В Лену.

– Как я могу быть в нее влюблен, если я ее толком не знаю.

– Такое бывает. Влюбляешься в иллюзию, в образ. В воспоминание. Оно тебя никогда не подведет, ты же с ним не соприкасаешься в реальности.

– Черт, ты не только редактор, ты еще и психолог?

– Нет. Я твой друг.

[…]

Когда мы с Мередит поженились, я был счастлив. Счастлив по-настоящему, честное слово. Конечно, работу свою я ненавидел, зато свободное время всецело принадлежало мне, а главное, оно буквально было именно таким. Свободным.

Это Мередит виновата, что я вернулся в сёрфинг. Она убедила меня пробовать разные вещи, которые бы меня радовали, которые подарили бы мне смысл жизни, прямо как Холдену Колфилду в “Над пропастью во ржи”. Я расчехлил старую доску. Не форсировал, конечно. Никаких подвигов, только самые простые маневры. Порой мне казалось, что кости моей правой ноги разлетятся вдребезги, зато, выходя из воды, я чувствовал себя как новенький, как раньше. Мередит ждала меня, лежа с книгой на полотенце, и очень неумело притворялась, будто так поглощена чтением, что совсем не следит за мной. Но я-то знал, что она шпионит, смотрит, как я гребу, поворачиваю, встаю на доске.

Я подходил к ней, прихрамывая, целовал, клал голову ей на колени – лучшая подушка на свете! Иногда объяснял, повезло ли сегодня с волнами, иногда рассказывал байки про свои давние подвиги, путешествия и сёрферские приключения.

– Напиши про эту книгу!

– Про что?

– А вот про все то, что ты рассказываешь. Про технику, путешествия, про духовное единение человека с водой…

– Смеешься?

– Вовсе нет. Это можно даже облечь в форму романа, придумать фабулу. У тебя богатая фантазия, тебе никогда не говорили?

Я не нашелся что ответить. Нет, мне такого не говорили. Я вообще не представлял, что у меня могут быть какие-то таланты. Я только ловить волны и умел, но теперь эта дверь для меня была закрыта – по крайней мере, в том формате, которого я жаждал.

Как-то осенью, ленивым дождливым вечером, без особого энтузиазма я начал писать.

[…]

Мередит меня бросила. Но все-таки нет… на тринадцатом году совместной жизни я сам оставил ее в прошлом, я сам вынудил ее принять решение расстаться. И это странно, потому что я ее любил, просто я снова почувствовал, что потерялся. Пишу это и думаю: “Вот я скотина”. Инфантильный глупец, которому все мало. Клинический случай неудовлетворенности. Существует ли больший источник несчастья? Я был себе самым строгим критиком. Знал, что я трус, потому что боялся встретиться с жизнью лицом к лицу. Я просто плыл по течению. Я даже никогда нигде не работал, кроме как в агентстве недвижимости у собственного отца. Писать я начал по настоянию Мередит. И то и другое у меня неплохо получалось. Но разве я хоть что-нибудь делал по собственной инициативе? Ничего, кроме сёрфинга, и то это было давно.

Мои книги имели успех, хорошо продавались. Сначала Мередит сама их редактировала. Я наконец нашел свое призвание и уволился из “Грин Хаузез”. Но время от времени мне снились кошмары. Снилось, что я вернулся во дворец дель Амо, спускаюсь на пляж и меня накрывает гигантская волна деревянных обломков. Щепки вонзаются в мое тело, как когти разъяренного зверя. Иногда этот кошмар смешивался с обрывками воспоминаний о той ночи на Ракушечном пляже,