Антология советского детектива-48 - Николай Иванович Леонов

Из гостиной последний раз выстрелили, послышались голоса. Первой на кухне появилась Рита, взяла Гурова под руку, заглянула в лицо, поняла, что муж не сердится, и тут же перешла в наступление:

– Вся рота идет не в ногу, один поручик в ногу.

– Два поручика, – Гуров кивнул на Крутина.

– Олег Георгиевич не поручик, а хозяин.

В машине – Гуров ездил на «Жигулях» отца – Рита продолжала:

– Скажи, ты не можешь высидеть у телевизора два часа? Сплошные демонстрации. Все-таки рядом люди, а Олег Георгиевич – так само очарование. Невероятно, но ты ему понравился.

– А он мне – нет, – ответил Гуров. – Молодящаяся женщина еще терпима, но молодящийся мужчина…

– Он не молодящийся, а молодой, – перебила Рита. – А вот ты порой старый.

– Старый муж, грозный муж, – запел Гуров, попытался поцеловать жену, но не дотянулся, машина вильнула. – Я больше не буду.

– Врешь.

– Ты же знаешь, что я вру лишь в крайних случаях, – ответил Гуров.

Как вам не стыдно, Лев Иванович? Взрослый человек, а врете. Олег Георгиевич скорее вам понравился, чем не понравился. И американские детективы вы смотреть любите. А сегодня вы просто не в духе. Так в чем виновата молодая жена? Да вы, Лев Иванович, оказывается, женаты? Вот интересно, жил столько лет холостой, возраст Иисуса Христа миновал, и на тебе – женился.

В принципе Гуров жил в достаточно быстром темпе. Но когда он вернулся из далекого города за Уралом, где находился в командировке, раскрыл два преступления и познакомился с замечательными людьми из страны Большого Спорта, жизнь Гурова понеслась просто вскачь. Вроде как посадили человека впервые в седло, стеганули коня и решили взглянуть, что получится.

Началось все с беды – умерла Клава. Когда Гуров прилетел, старая домоправительница уже лежала в реанимации. Двустороннее воспаление легких, возраст и… похороны. Отец надел парадную форму и все ордена, пришли его друзья, казалось, что хоронят не старую домработницу-крестьянку, а боевого командира. Не подушечку с орденами – люди несли свою память, благодарность русской женщине, отдавшей всю свою любовь детям.

Гуров тоже был в форме, которую надевал раз или два в год, его скромные майорские погоны затерялись в золоте генеральских погон. Он все пытался вспомнить Клавину фамилию и не вспомнил, спросить у матери постеснялся.

Дом Гуровых походил на брошенный капитаном корабль. Отец, мать и Лева тыркались у холодильника, у них все время чего-то не оказывалось: то масла, то яиц, обед вообще отсутствовал. Наконец они узнали, где какой магазин, прачечная, химчистка… Когда они распределили между собой обязанности старой домоправительницы и хватило каждому и еще немного осталось, навалилась тоска. Жила единая, прочно сцементированная семья. И вдруг в квартире оказалось три отдельных человека. Они знали и любили друг друга, но годами решали мелкие конфликты через Клаву. Ее не стало, пришлось замыкаться напрямую, выяснилось, что это отнюдь не просто. Появился какой-то холодок отчужденности, мать пыталась заменить Клаву, разговаривала за столом неестественно оживленно, шутки ее были порой неуместны и мужчин раздражали.

Только жизнь начала налаживаться, как выяснилось, что родители играли с Левой в жмурки, глаза были завязаны только у него. Оказалось, что они давно уже оформляют документы, мама уходит на пенсию и с отцом уезжает на годы за рубеж.

Лева чуть обиделся, повоевал с самолюбием и после трехдневного молчания воскресным утром пришел в кабинет к отцу:

– Разрешите, товарищ генерал-лейтенант, обратиться по личному вопросу?

Отец отложил газеты, улыбнулся и заговорщицки подмигнул. «Да он еще молодой мужик, – подумал Лева. – Пятьдесят семь, не курит, не пьет, лыжи, бассейн. Седины чуть-чуть, а вот глаза выдают. Подустал ты, генерал, сын у тебя сыщик, от него не спрячешься, можешь улыбаться до послезавтра, глаза лгать не умеют».

– Счастливый ты человек, Лев Иванович, – сказал отец. – Через три недели проводишь и свободен. Капитан, штурман, ну и, конечно, загребной. Твое решение – это твое решение, со всеми вытекающими последствиями.

– Да, я понимаю, – сказал Лева. – Только почему не предупредили?

– А ты либо проглоти, либо выплюни, а за щекой не держи, – сердито ответил отец. – Мы хотели как лучше, кто же знал, что Клава… – он сам натуженно сглотнул. – Ты когда женишься? Где твоя вихрастая-глазастая?

– Она решает…

– Что значит решает? – отец поднялся, отшвырнул кресло. – Возьми на руки и отнеси! Ты – Гуров! Черт тебя побери! Она решает!

Если бы отец умел, то обязательно бы всплеснул руками.

Лева не сказал, что заявление подано три месяца назад, и регистрация назначена на послезавтра.

– Вы свободны, майор. Выполняйте, – отец опустился в кресло и вернулся к газетам.

Два дня назад Рита хотела идти в дискотеку, которую Гуров не любил, сказывалась солидная разница в возрасте.

Девушка расценила поведение Гурова как эгоизм и посягательство на ее свободу, заявила, что выйдет замуж за Кощея, который слыл парнем общительным.

Гуров не звонил. Рита тем более, а послезавтра превратилось в сегодня. Гуров взял свою опергруппу и служебную «волгу», приехал к Рите, отобрал паспорт, занял ее руки охапкой роз, и через два часа все было кончено.

Свадьбу не гуляли, обедали в ресторане человек пятнадцать, не больше. Заехали на часок генерал Турилин и начальник отдела полковник Орлов.

Положенные на женитьбу отгулы Гуров с Ритой провели на даче.

За день до отъезда отец пригласил Леву в кабинет и сказал:

– Государство квартиру выделило мне, и я заплатил за год вперед, – и выложил на стол квитанции. – «Жигуленок» остается тебе, вот дарственная. Я буду звонить тебе сам. Жену люби, дари цветы, уступай во всем и держи в строгости. Ну, в дорогу! Это я говорю не себе, а тебе, майор. Я давно в пути.

Пока родители не уехали, Лева не понимал и не ощущал их места в свой жизни. В семье не сюсюкали, отношения были внимательные, но сдержанные. Вечерами, если встречались за чаем, усталые, говорили о постороннем. Серьезные разговоры велись в воскресенье за завтраком, что тоже случалось не чаще раза в месяц.

Со смертью Клавы прежний мир Левы Гурова раскололся, а после отъезда родителей перестал существовать. Предстояло строить новый, на пустом месте. Имеется в виду мир духовный, с материальной базой у Гурова было все в порядке, да и воспитали