Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев

Лев сделал копии портретов и принес их на очередной допрос.

– Пожалуй, теперь вам можно начать говорить, – полковник разложил рисунки перед убийцей, – уже одного свидетельства Степаненко нам будет достаточно, чтобы вас посадить. И не в психиатрическую больницу, попить таблеточки, отдохнуть, а потом и вновь вернуться к вендетте. А в настоящую тюрьму, где вам придется жить вместе с такими же убийцами. И это будет не мягкая зона во Ржеве. И вряд ли вам дадут маленький срок. Так что лучше попробуйте хотя бы сделать вид, что хотите сотрудничать.

Пономарева долго смотрела на рисунки, судя по легкой улыбке, они ей даже понравились.

– Да при чем тут месть, полковник. Мой сын был талантливым мальчиком, который мог бы жить дальше, работать, спасать жизни. Дочь выросла никчемным убожеством, показывала себя и свое тело за деньги. И она понимала это. И стала алкоголичкой именно после того, как Игорька посадили.

– Я не понимаю. Вы же не безумны. Вы все продумали, шли по головам, у вас была новая, хорошая жизнь в музее. И вдруг все меняется, и, словно слетев с катушек, вы начинаете убивать людей, которые даже близко с вашим сыном не стояли. Наталья Александровна просто смотрела в окно. А те, на ком вы тренировались, создав свой адский коктейль?

Пономарева посмотрела Гурову в глаза:

– Да вы так и не поняли, да? Его забыли. Моя дочь вернулась из Ржева и ушла в алкогольное пике, но перед этим она рассказала, что наш мальчик даже там продолжает работать и спасать жизни. Она смеялась и плакала одновременно и рассказывала мне о том, что даже в тюрьме Игорек провел несколько блестящих операций и продолжал работу. Он переписывался с профессорами из разных стран и решил продолжить учебу. А еще он писал книгу. Только все это забыли. Она сказала, что мой мальчик так и сгниет там. Похороненный где-то на поселении, и о его работе все забудут. И о его добрых делах тоже. Будут помнить только то, что он убийца. Игорь попросил Алену передать мне его работу. Бумаги, почти целая пачка. Я стала читать их и поняла, что его талант вышел на новый уровень – а я в этом разбираюсь, я всю жизнь в этом варюсь. Я стучалась во многие двери. Уговаривала своих старых коллег прочитать работы моего сына. А они просто забыли.

– И вы решили напомнить о нем таким образом?

– Да. Когда Алена умерла, я поняла, что теперь можно. Сестра-близнец тянула Игоря ко дну. Она сама пыталась откреститься от нас. Еленой называли ее только бабушка и Игорь. А теперь я могу показать ее падшим ангелом. А его просто ангелом, который через смерть пришел к прощению и разработал несколько методик – они смогут спасти жизни людей. Его имя будет везде. И про его разработки заговорят.

– Ах вот оно что, понятно. Теперь да, я был не прав.

– Вы поняли мой план?

– Нет, – устало сказал Гуров, – я понял, что вы все-таки безумны. И переубедить вас у меня не получится.

– В прошлом такие, как те, кого я убила, шли на опыты или сами завещали свои тела медицине и науке. Пьянчужки, богема, они никому не были нужны, они бы даже были мне благодарны. Ведь теперь и их имена, уже полузабытые, вошли в историю.

Полковник так и не мог понять, окончательно ли сошла с ума Пономарева или это был какой-то хитрый изощренный бред. Но что Гуров знал точно, так это что если с Игорем он тогда действительно приложил все усилия, чтобы продержать его как можно дольше в больнице, пока решался его вопрос с переводом во Ржев, то с Пономаревой нужно наоборот. Чтобы она шла на зону, а не отсиживалась в больнице, как умалишенная. И получила там по полной.

Потому что в пылу своего безумия она показала, что для нее человеческая жизнь не значила ничего. И какая уж тут клятва Гиппократа.

А потом раскололся ее муж. Он молчал все это время. Но стоило ему увидеть запись с допросом жены, где она говорила о том, что только она сделала все, чтобы вписать имя их сына в пантеон небожителей, а он так, был для нее просто помощником, мужчина сдался.

И ведь, по сути, так оно и было. Он играл роль даже не второй скрипки, а третьей или четвертой в восьмом ряду. Его воображения не хватало, чтобы увидеть весь замысел жены. А еще, к удивлению всех, он не знал, что Сысоев был любовником Беляевой-Пономаревой.

Но, как оказалось, придумывали они все вместе. И очень странно, что своим безумием жена заразила мужа. Гуров даже спросил у Дягилева: а вообще возможно ли такое? Заразно ли безумие? Разве может быть так, что если один человек в паре ненормальный, другой пляшет под его дудку и разделяет его точку зрения?

– Я тебе больше скажу, бывает так, что близкие родственники человека, который болен, видят те же галлюцинации, что и он. Это что-то вроде феномена созависимости, – сказал Дягилев и добавил: – Но случай невероятно интересный. Если бы я не ушел от науки в Главк, то, наверное, смог бы защитить на этом случае докторскую и даже написать пару книг. Или одну, но очень интересную.

В этот раз Дягилев присутствовал на всех допросах вместе с Орловым. Профайлер записывал все, что происходило, и даже подсказывал реплики Гурову и Крячко.

Пономарева нашла Сысоева примерно через год после того, как пришла на работу в Пушкинский музей и познакомилась с будущей подругой. Подсунула изобретателя амбициозной Чегеваркиной и параллельно стала его любовницей. Пономаревой нужны были деньги, чтобы поддерживать имидж скучающей светской дамы, которая пошла на работу в музей для того, чтобы выгулять платья. Деньги у их семьи были. Но они быстро кончались, а приходилось еще и покупать ингредиенты для ее коктейлей. Поэтому она решила использовать Сысоева, снова. Стала его другом, ведь он так любил женщин и не мог им отказать. А она занималась промышленным шпионажем, продавая все его изобретения. Не крупные, а мелкие, но очень полезные. Гуров не узнал ее, потому что тогда, в прошлом, у Пономаревой были длинные волосы, она была гораздо полнее, полностью убита горем и носила черное и вуаль.

Пономарева втиралась в доверие, устраивала будущим жертвам легкие сосудистые кризы, подмешивая небольшие дозы лекарств в напитки или еду, а потом вводила лекарства, рассказывая историю о том, что она медсестра,