Последний кайдан - Элла Чак

друзьями. Я приказывала им силой мысли слепиться в шар, гамак или катану. Они подчинялись мне, а я – им. Живой водой вылечивала раненых. Новорождённые прятались у меня в копне волос.

Как хорошо, что отец рассёк мне щёки! Вселенная будто знала, что здесь моё предназначение. И видеть я тоже стала. Не как человек. Я видела предметы в оранжевых чёрточках на чёрном фоне. Разве нужно что-то большее?

Кажется, об этом говорил Оками. Что я не готова. Я не была готова оказаться запертой. Не была готова узнать, что мою маму обвиняют в убийстве. Что кукла, её копия, покоится под стеклом. Не была готова жить во мраке на бесконечном высохшем поле, лишённая зрения.

И не была готова к вспышке света, ослепившей, когда крышка люка распахнулась, в то время как я покачивалась в гамаке из мышек. Впопыхах я сорвала с себя сувенирную майку со свечой и туго перевязала ею глаза. Полёвки разбежались, когда сверху рухнула верёвочная лестница.

– Она живая? Не умерла? – услышала я голос. – Как такое возможно?

Это был голос мужчины. Мои слух и зрение полёвки срисовали оранжевый силуэт тепла его кожи. Мужчина светил фонарём. Он быстро нашёл меня. Я не собиралась прятаться.

Мыши рассказали, что наверху готовится праздник. Что из музея вывезли всех кукол и поставили их в поле. А значит, там буду и я.

– Вот она! У девки завязаны глаза какой-то тряпкой! Но она стоит на двух ногах! Аои, ты мало подсыпала яда – не могла отравить её?

– Она тридцать дней без воды и пищи. Стоит, потому что в шоке. Хватай её и тащи сюда! Видишь, она с ума сошла! Обезумела от мрака.

У оранжевого силуэта возник отросток руки, и я почувствовала горячее прикосновение. Мужчина боязливо тронул меня за плечо, ткнув пальцем. Я чуть качнулась, делая вид, что от меня осталась только оболочка и внутри меня вышитые из нитей органы.

– Она как мумия. Еле жива.

Он вскинул меня на плечо мешком. Я приказала мышам отнести рюкзак в поле, туда, где праздник, и посильнее зажмурила глаза под повязкой.

Мужчина схватился за верёвки, и механизм лестницы утянул его вверх. Я же свисала с его плеча. Оранжевые силуэты Аои и мужчины продолжали говорить, пока мы выходили из музея и шли в противоположную чайной сторону.

– Она точно не убежит?

Мужчина скинул меня на землю. Трава здесь была свежей, ровной и гладкой. Как мне хотелось провести по ней рукой!

– Шутишь? Она не пила и не ела тридцать дней! Наш защитник решит её судьбу. Не моя забота, что он не являлся так долго.

Аои и мужчина, выставив руки вперёд, распластались на земле всем телом и начали активно кланяться. За пару минут до этого моё тело рухнуло второй раз, теперь на каменный пьедестал. Я лежала на боку и рассматривала мышиным зрением, что происходит вокруг.

В закрытых глазах рябило от оранжевых всполохов – человеческих тел. Здесь собралась вся община. Крупные и совсем крошечные фигуры обитателей Окуры напоминали колышущиеся огоньки свечей, но я всё ещё верила, что существует два мира: серый и реальный, но безопасный, и этот, где есть музей, заговорённый чай, золотые поля и деревенский колорит, давно исчезнувший в том мире, где нет оками, бакэнэко и девушек с мышиным зрением. Чтобы понять разницу и увидеть скрытое, мне было суждено ослепнуть.

«Сколько их?» – спросила я полёвок.

«Девяносто девять. Их девяносто девять. Девять и девять. Девяносто девять», – ответили мыши в моей голове.

«Девяносто девять огоньков свечей…»

«Ты сотая. Ты сотая. Сотая. Единичка и два нолика», – шептали мыши.

Конечно, жители деревни понятия не имели, что я вижу их мышиным зрением как оранжевые огоньки. Они продолжали кланяться и шептать одно и то же:

– Защитник, великий защитник! Явись к нам! Мы приготовили тебе подношение! Прими подношение! Прими и защити нас, великий защитник!

Среди развешанных надо мной кукол из музея и золотых всполохов появился ещё один. Он был синего цвета и в несколько раз больше остальных. Синий огонь передвигался не как человек, а резко, нервозно. Я была уверена, что местные вовсе не видят его. Синий цвет означает холод тела. Определённо, он был мёртв. Он был духом, у которого есть плоть, и только зрение полёвки позволило мне уловить его присутствие.

Ногти впивались в ладони, когда я сжала кулаки. Нижняя губа подрагивала. Я позволяла себе делать глубокие вдохи, а внутри меня сжималась и разжималась пружина. Если он подойдёт, если приблизится, нужно атаковать! Нужно быть смелой! Не лежать на камне подношением, не быть удобным ужином для изголодавшегося ёкая, которому на алтарь кладут школьниц и учительниц!

Синий огонь замер над моей головой. Металлический неспешный звук движущейся из ножен вверх катаны ударил в уши.

– Нет! – вскрикнула я.

Оттолкнувшись руками, я сползла с камня, и лезвие разрубило жертвенник надвое с первого удара.

– Не трогай меня! – произнесла я, глядя сквозь чёрную ткань на глазах на своего противника. – Никто не тронет меня без моего разрешения! Отправляйся в свой мир! Этот мир принадлежит мне!

«Мне» можно было бы произнести чуть громче и чуть увереннее, но я и без того прыгнула выше своей головы и выше ста тысяч голов полёвок. Я только что приказала злому духу не убивать меня!

Злому духу в обличье Призрачного самурая, жившего ранее только на моих рисунках. На нём был доспех самурая домару, но без «пластины трусости», то есть без чешуйчатой пластины на спине. Это как бронежилет без кевлара или стали. На голове – шлем кабуто. Центральной фигурой маэдатэ шлема было солнце с восемью лучами, покрытое золотом.

«Атакуйте, мыши!» – приказала я в мыслях.

– Убейте его! – выкрикнула я в полный голос.

Деревенские подняли головы и, открыв рты, уставились на меня. Аои и её подельник задыхались и вскидывали руки к небу, не веря, что я могу стоять и говорить, приказывая полёвкам подчиниться.

Теперь, когда хвостатые помощницы облепили синий контур самурая, я поняла, что смотрю на фигуру вдвое выше обычного человека. Он пытался отбиться катаной от мышей, но они были настолько малы, что проникли под его доспехи, и бить ему приходилось самого себя.

Размахивая оружием, самурай срезал нити, которые держали кукол из музея. Я побежала к той, которая была моей мамой. Крепко схватив куклу под руки, я закрыла её собой.

И тут самурай обернулся и взревел. Он направился ко мне, но я не двигалась.

– Я не боюсь тебя! Я больше ничего не боюсь!

Наконец-то получилось выкрикнуть