Смерть в квадрате - Евгения Витальевна Кретова

– Полиция, не двигаться! – закричал кто-то.

Филиппов вцепился в Макса. Его лицо, серое, в мелких крапинках веснушек, скалилось, вокруг рта сбилась злая пена. Он толкнул Макса назад. Там – угол печи. Верная смерть, в сущности. И ее неизбежность показалась капитану Александрову до невозможной степени обидной. Макс успел подумать про дочь и представить лицо Аделии, когда неистовая сила потянула его вперед. Югорский, вцепившийся в Макса, отдалился, его скрюченные пальцы царапнули по шее и мелькнули совсем близко, буквально перед носом Макса.

Он выставил руку и уперся ею в еще теплый бок печи.

– Жив? – Глеб оказался рядом. Схватил за здоровое плечо, не позволив упасть. Макс поморщился, по выставил вверх указательный палец. Жив он, жив. Что с ним сделается…

Глава 29

Югорский смирно сидел в углу, на замызганной кровати, с равнодушием поглядывал на снующих по дому полицейских, с ненавистью – на Макса. У того раскрылась рана, бинт напитался кровью, перепачкал рубашку, и Филипп никак не мог отвести от темного влажного пятна взгляд.

Макс заметил его, прищурился.

Криминалисты описывали мусор, собравшийся на столе, следы драки. Макс подошел ближе, пригляделся к расчищенному и протертому собой участку – как бы ни старался Югорский, следы остались. Если не понимать, чем они нанесены и как сделаны, то на них не обратишь внимание.

Но Макс догадался. Сразу, как увидел этот сияющий новым деревом стол, крепкий посреди разрухи. Филиппу Югорскому оказалась не нужна нормальная одежда и постель, он не ремонтировал дом, едва заколотил окна, да и вся забота. Однако вычистил, разве что не вылизывал стол.

Макс кивнул на длинные, почти сточенные рубанком и затертые наждачной бумагой зазубрины, длинные, прямые.

– Люминолом проверьте, – попросил криминалиста. И перевел взгляд на Югорского. Тот затаился.

Макс взял табурет, смахнул с него пыль и сел напротив Филиппа.

– Ну и зачем вам это потребовалось? – спросил, имея в виду нападение на себя.

Югорский пожал плечами:

– Рефлекс. Не люблю я вашего брата.

Макс понимающе кивнул.

– А девушку зачем убили?

– Какую девушку? – Югорский изобразил удивление.

Макс залез во внутренний карман, достал и разглядил на колене измятые фотографии, положил на стол. Темноволосая девушка смотрела на него с улыбкой.

– Мария Викторовна Семенова, две тысячи второго года рождения, выпускница Южно-уральского госуниверситета, замужем, мама годовалой дочки. Пропала неделю назад, пошла в магазин, оставив дочку с соседкой, и не вернулась.

– А я тут при чем?

Макс снова кивнул. Сдвинул фотографию, продемонстрировав другую фотографию – с камеры видеонаблюдения магазина. На ней стояла та же самая девушка, волосы зачесаны назад, убраны в хвост… Серая куртка, усталый вид. Она держала в руке пачку молока, упаковку с овощами и пачку молотого перца. За ее спиной застыл Югорский.

– Как вы так сплоховали? Все продумали, только забыли о камерах в зале, – Макс сокрушенно поцокал языком.

– Да мало ли где я бываю. Я эту девку знать не знаю, – Югорский равнодушно отвернулся.

– Напрасно вы так, Филипп Матвеевич, вашу машину мы отследили от самого клуба «Гризли» до этого супермаркета. Он здесь недалеко, на выезде из города.

– И что?

– Ой, ну вы как ребенок, Филипп Матвеевич, – Макс вскинул здоровой рукой. – В городе же система видеонаблюдения, не знаю, может, вы не в курсе, какие изменения произошли за время вашего пребывания в колонии, но прогресс не стоит, идет семимильными шагами… Камеры установлены на парковке. Вот ваша машина, – Макс снова сдвинул фотографию и показал фото со стареньким «Рено». – Вы подъехали и какое-то время стояли, ждали. Вот рядом с вами остановилась машина Семеновой. Вы последовали за ней… Кстати, зачем? Чтобы убедиться, что она ни с кем не встречается или чтобы удобнее подойти к своей машине?.. А вот, кстати, еще один снимок.

Макс указал на изображения, на которых Югорский оглушает и запихивает в багажник Марию Семенову.

– Через двадцать шесть минут ваш автомобиль остановится на заправке, а еще через восемнадцать окажется в поле зрения камер на въезде в деревню со стороны вашего дома. Иными словами, вы объехали его кружным путем по проселку и вырулили у самого дома. Удобно, верно, иметь жилище на отшибе?

Югорский молчал.

– Не хотите говорить, не надо.

– Вы ничего не докажете. Мужик просто на меня похож, номеров на тачке не видно, а у меня алиби, я с друзьями бухал!

– С Юрием Филитовым? Так он уже признался, что отдал вам вещи и уехал домой… А, точно, я же вам о вещах ничего не сказал!

Макс вытянул из кармана мобильный и открыл фотографию найденных в чемодане Аделии вещей.

– Узнаете?

У Югорского на мгновение расширились зрачки, дрогнула губа. Он быстро собрался – отвел взгляд.

– Ты ничего не докажешь, – пробормотал Югорский.

– Ну, это вам так кажется, – холодно улыбнулся Макс. – Вашу машину, спрятанную на объездной дороге, уже нашли. Со стола вы кровь счистили, конечно, но не все, криминалисты следы обнаружили, так что анализ мы проведем. А машину вы не так тщательно убирали, там наверняка и волосы Семеновой найдутся, и микрочастицы ее пота, слез…

Макс с неприязнью смотрел на молодого парня. Тот еще был уверен в своей правоте, в своей недосягаемости. Он еще не знал, что клетка захлопнулась за ним на этот раз надолго.

– Максим Иванович…

Растерянный голос оперативника заставил его вздрогнуть. Макс оглянулся: из жестяной коробки достали небольшую деревянную шкатулку, простую и вряд ли представляющую хоть какую-то историческую ценность. Внутри нее лежало несколько пуговиц от женских платьев. Макс привстал – он узнал только одну: круглую жемчужную пуговицу, которая отсутствовала на рубашке Глафиры Темных.

– То есть девушек было несколько… – тяжело опустился на табурет Макс. – Расскажешь нам о других девушках, Филипп Матвеевич?

* * *

Навязчивое влечение Филиппа заметила только Анна Сергеевна, это ее и спасло. Все, что взял от нее пасынок, – старенькая шкатулка. Он не тронул ее, но догадался, что мачеха приструнит его. Поэтому после смерти отца, оставшись без его безмятежной и всеобъемлющей любви и защиты, сбежал.

Первая жертва была случайной: тетка, собутыльница матери, она упала и не смогла самостоятельно подняться. А Филипп не торопился помочь, наблюдая, как набухает под порезом ткань… и наслаждался моментом. Мать в тот день была слишком пьяна, чтобы осознать. Она тихо радовалась, что к ней перебрался сын, все твердила, как счастливо они заживут. Не зажили – самого Филиппа посадили, и мать он больше не увидел.

Вернулся в заброшенный и покосившийся дом. Сперва