Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

Он не стал пока сообщать, что против Швецова готовится дактилоскопическая экспертиза, не сказал и того, что подозревает его в убийстве Сацука.

Глава 19

Горе-жених Лизы Бейлинсон

Первое, о чем Грених спросил себя, – как глубоко Швецов проник в структуры власти? Если взглянуть на видимую часть биографии прокурора, то впечатление создается самое обычное: ничем не примечательный, серый чиновник, положивший жизнь на благо общественного дела, работает и днем, и ночью, стоя на страже закона. Даже толком жилья не имел, квартировал у родственников, хотя, судя по возможностям, мог выхлопотать себе квартиру, причем с бумагой, защищающей от уплотнения. Но он непременно хотел, чтобы в его случае все выглядело естественно. И убрать Бейлинсона он собирался тихо, чтобы потом зажить с Ольгой в их квартире. Не мог же он целыми сутками играть эту роль?.. Черт возьми, мог. В том-то и дело, что это составляло все его существо. Он воображал себе образ и так в него вживался, что почти забывал обо всем остальном. Это было главным его оружием, но и самым уязвимым местом, его ахиллесовой пятой – он заигрывался до такой степени, что терял главную цель.

Когда-то он перешел грань дозволенного с Ольгой, потерял в ней невесту, перебрал с жестокостью, вообразив себя разбойником и атаманом, даже прокурором он был излишне совершенным. А уж когда стал играть роль отца, то вовсе потерял вожжи. Нельзя враз заставить ребенка выполнять свои капризы и прихоти. Пытаясь переделать Колю и втянуть его в свою паутину, он потерпел полное фиаско. Видно, считал, что если мальчишка, как и родители, один раз позволит себе уступить, то навсегда останется в его преступной власти. В этом он был прав, сотворив подлость, человек уже не может до конца очиститься от содеянного, сколькими бы праведными делами он ни пытался потом искупить свой поступок. Убийство – есть убийство. Может, поэтому он так настаивал, чтобы сын запачкал руки кровью. То есть стал таким же, как он сам.

Оставалась туманной и еще одна область – их отношения с Ольгой. Любовью назвать это было трудно, но между ними, безусловно, имелась какая-то ненормальная привязанность, которая привлекала и Ольгу, невзирая на все ее муки. Захотела бы освободиться – согласилась бы пойти в следчасть. Но нет, она уже не мыслит жизни без его опасной близости и той остроты, что он привносит в ее унылое существование докторской жены, супруги человека, мыслившего слишком прямо, рационально, чрезмерно боявшегося неудач и всегда выбиравшего самый простой и короткий путь решения жизненных трудностей. Швецов же привлек юную Ольгу сначала своей эксцентричной святостью, а потом – отчаянной бесшабашностью и рискованностью. Наивный юноша, превратившийся в бывалого солдата, – женщин нередко тянет к таким.

Швецова тогда эти двое действительно сильно задели, быть может, и не переродилось бы его алчное сердце в такого монстра, осталось бы в зародыше, как у большинства из нас. Грених знал, что и в нем самом живет зверь, подчиняющийся лишь инстинктам, умеющий огрызаться и страстно охраняющий свою территорию. Поддавшись этому волку, Грених стал бы отшельником, никого бы к себе не подпускал, не обзавелся бы семьей. Но он предпочел раскопать в закромах души и светлые начала, давал им возможность себя проявить. Кто знает, может, Швецов себя теперь ненавидит и презирает за то, что выбрал темную сторону, он сам себе теперь жертва и палач. Самое худшее, когда во внутреннюю борьбу светлых и темных начал мы втягиваем случайно оказавшихся рядом близких. То ли поддержки от них ожидаем, цепляясь, как утопленник за сухую поросль травы на берегу, то ли нам непременно необходимы очевидцы наших падений и страданий…

– Ася! – вдруг вспомнил Грених, бесцельно прошедший по Тверской несколько кварталов.

Он быстро вернулся к Садовому кольцу, купил букетик ее любимых флоксов у уличной торговки, сел на трамвай «Б», ласково прозванный «букашкой», и вскоре уже заходил в ворота больницы. Задыхаясь, он несся по коридорам и лестницам, страшно себя ругая, что заставил бедную Асю ждать.

И напрасно.

В палате он узнал, что Ася с ночи мучилась болями, ей вкололи морфий, и, пока Грених искал ответы, кто такой атаман Степнов, она пребывала в беспокойных и тревожных снах. Он просидел целый час у ее постели, сжимая ее пылающие руки, убирая с лица мокрые прядки, наблюдая, как она тяжело дышит и как все норовит перевернуться со спины на бок. Дежурная медсестра только и успевала подбегать и хватать больную за плечи, тихо под нос ворча. Жар не спал, но Грениха по-прежнему уверяли, что это пройдет, это в порядке вещей, так бывает.

Делать было нечего, он вернулся домой, где ждала недовольная, хмурая Майка. С тех пор как Колю посадили под домашний арест, дочь сникла и даже нахватала троек по нескольким предметам, чего с ней никогда прежде не случалось.

Вечер они провели молча, в своих раздумьях, каждый наедине со своим горем. Звонок Фролову тоже не принес радости – экспертиза все еще была не готова.

– Что они тянут? – злился Грених в трубку.

– Константин Федорович! Это дело нескорое, – бубнил Алексей на том конце провода. – И вообще, посмотрите на часы. Сколько времени! Ночь на дворе.

– Ничего не ночь. По какому адресу проживает горе-жених Лизы Бейлинсон?

– Краснопролетарская, 8, – машинально ответил Фролов. – А что?

– Запроси на него экспертизу, пусть назначат обследование на недельку в ИСПЭ, – попросил Грених.

– Что вы задумали? Хотите его пытать электричеством?

– А хоть бы и пытать. Что еще остается?

– Будет мучить парня. Он все руки наложить на себя грозится.

– Вот наложит, потом вообще без свидетелей останемся, будешь знать, Фролов. Ты прямо как царь Николай перед вступлением в войну, который все бегал от депеш, то ему спать, то ванна.

– Сравнили! Обидно, Константин Федорович.

Грениха ожидала целая ночь бездействия. Сна ни в одном глазу, сердце исходило тревогой. Ася металась в лихорадке в больнице. Мысль о пустой, холодной постели была мучительна. Он вышел в кухню, обнаружив за столиком, покрытым синей клеенкой, того странного квартиранта инженера, который писал пьесу для МХАТа и за которым следило ОГПУ. Он наливал из прозрачной бутылки в стакан водку, к которой и не притрагивался. Грених быстро понял, что писатель ставил ее для конспирации и втихаря колол морфий. А судя по тому, как профессионально обращался со шприцем, был из медиков. Тихо прокрадываясь в кухню, он до трех-четырех утра сидел, то нависнув над тетрадью, страстно что-то записывая, то безжизненно пялясь в черноту окна. Неразговорчивый,