Исправительный дом - Никки Френч

на них выглядела почти стерильной. В прическе мужчины была заметна легкая небрежность, но даже это выглядело как проявление его уверенности в себе. Глядя на них, Табита почувствовала себя замарашкой, которую облачили в поношенное дешевое тряпье.

– Меня зовут Саймон Брокбэнк, – представился мужчина. – Я выступаю со стороны короны. Я прокурор, – добавил он после короткой паузы. – А это моя коллега и помощник Элинор Экройд.

Брокбэнк говорил таким тоном, как будто ему давно наскучила эта процедура. Его выговор, манера держать себя заставили Табиту во всей силе ощутить свое ничтожество и слабость. Она разозлилась.

– Как я полагаю, вы пришли, чтобы сообщить мне, что я идиотка, коли решила защищать сама себя, – сказала она.

– О, об этом уже речь не идет, – отозвался Брокбэнк. – Поезд давно ушел.

– Да, но у меня есть «друг Маккензи» [1].

– Это хорошо, – кивнул Брокбэнк. – Нашли себе адвоката?

– Это моя бывшая сокамерница.

Мужчина взглянул на свою помощницу и прислонился к двери. Он расстегнул пиджак, под которым у него оказался жилет, и сунул руки в карманы брюк.

– Я уполномочен сделать вам предложение, – выговорил он. – Хотя, возможно, это больше походит на сделку.

– Какое еще предложение?

– Вы признаете себя виновной в непредумышленном убийстве. Тогда королевская прокуратура снимет с вас обвинение в умышленном лишении жизни.

Весь день Табита чувствовала себя, словно ее с головой погрузили в воду – все вокруг выглядело как бы размытым и медленно движущимся. Она никак не могла разобрать, что ей говорят, а если и разбирала, то не могла понять смысл сказанного.

– И что это значит? – спросила Табита. – То есть как это повлияет на мою участь?

Брокбэнк снова посмотрел на помощницу.

– Что скажешь, Элли?

Едва только Экройд заговорила, Табите почему-то представились элитные конюшни и горнолыжные склоны.

– Убийство карается пожизненным заключением, – пояснила помощница прокурора. – На условно-досрочное освобождение вы сможете рассчитывать только лишь через пятнадцать лет.

– А знаете, каков процент обвинительных приговоров в Королевском суде? – подключился Брокбэнк. – Восемьдесят! Или даже побольше.

Брокбэнк говорил тем же скучающим тоном, как будто жалел потраченного впустую времени, которое он мог бы употребить на что-то более интересное.

– А что будет, если я признаюсь в непредумышленном убийстве? – поинтересовалась Табита.

Брокбэнк опять посмотрел на помощницу.

– В таком случае у вас появится шанс. В случае признания вины вы можете рассчитывать на снисхождение.

– Снисхождение, – повторила Табита. – Что это значит?

– Как правило, это значит сокращение срока заключения на треть. А то и наполовину. В случае непредумышленного убийства вам даже могут присудить всего лишь общественные работы. Все зависит от наличия или отсутствия смягчающих обстоятельств.

– Смягчающих обстоятельств… Это каких?

Брокбэнк поджал губы:

– Трудно сказать. Ну, чисто гипотетически, если потерпевший совершил сексуальное насилие в отношении несовершеннолетнего. В данном случае этот факт сможет сыграть свою роль. Впрочем, я не могу гарантировать.

Табита постаралась овладеть собой. Ее бросало то в жар, то в холод. Она чувствовала себя совершенно сбитой с толку. Но через некоторое время мысль оформилась:

– Вы что, со мной в покер играете? – спросила она. – Хотите, чтобы я признала вину, хотя и не убивала?

– Ничего подобного, – реагировал Брокбэнк. – Я просто озвучиваю предложение.

– А вы попробуйте поставить себя на мое место, – вспылила Табита. – Если бы вам сделали подобное предложение, а вы отказались, то что бы вышло?

– Неуместный вопрос. Я вам не адвокат. Если бы я выступал в вашу защиту, конечно, я посоветовал вам кое-что, но в рамках моих полномочий этого сделать не могу.

– Я понимаю вас, – отозвалась Табита. – И знаю, что сказал бы мне мой адвокат, поскольку уже слышала ее мнение.

Выражение скуки на лице Брокбэнка сменилось раздраженной гримасой:

– Мне кажется, сейчас не лучшее время для лекций о британской правовой системе. Мы пришли к вам, чтобы заключить сделку со следствием. И, как я полагаю, это весьма разумное предложение.

– А я хочу узнать правду, – сказала Табита, словно отвечая сама себе. – Я хочу истины и чтобы все узнали ее.

– Да ради бога, – ответил Брокбэнк. – Но у нас мало времени. Мы ждем вашего решения.

Табита смутилась, но выбор для нее был понятен. Точнее, выбора у нее не было. Она словно стояла на краю пропасти, и ей предстояло прыгнуть туда, потому что это был единственный способ рассеять окружавшую ее тьму.

– Простите, – сказала она, – но мой ответ – нет.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что не признаю себя виновной. Всё.

Повисла тягостная пауза. Табита разглядывала заплатки на линолеуме, думая, что, наверное, немало заключенных мерили шагами эту камеру, делая свой выбор. Такие же люди, как она сама. Она посмотрела на своих посетителей – Брокбэнк больше не выглядел равнодушным, и в его глазах замерцал огонек.

– Я думал, что вы примете наше предложение, – сказал он. – У стороны обвинения довольно-таки веские доказательства. А вы собираетесь защищаться без адвоката. Мне совершенно непонятна ваша позиция.

– Я тут не в игрушки играю, – буркнула Табита.

– Само собой. Я просто хочу, чтобы вы правильно понимали последствия вашего решения. В случае обвинительного приговора вы сможете выйти из тюрьмы лет эдак в пятьдесят. И я скажу вам, что по прошествии пятнадцати, двадцати или двадцати пяти лет люди выходят на свободу уже не такими, какими были до заключения.

– То есть вы считаете меня сумасшедшей?

– Мне кажется, что вы не отдаете себе отчета, куда вы попали. И да, срок нашего предложения истекает через пять минут.

У Табиты сперло в груди, словно она несла тяжелую ношу.

– Нет, я не могу, – вымолвила она.

– Хорошо, – сказал Брокбэнк. – Тогда вам придется подняться наверх и пообщаться с присяжными.

– У меня есть один вопрос, – сказала Табита.

– Какой?

– А что случилось с Маккензи?

Брокбэнк несколько опешил:

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу спросить, что сталось с тем самым Маккензи?

– А, он проиграл дело. У него не было профессионального защитника.

Брокбэнк постучал в дверь и с печальным видом повернулся к Табите:

– Знаете, я совсем не рад вашему решению. Боюсь, что это неверный выбор.

Табите не раз рассказывали про сон, когда человек выходит на сцену, не помня текста и даже забыв сюжет пьесы. Сама Табита никогда не выступала, да и не мечтала оказаться на подмостках, потому и не понимала всего ужаса.

Теперь до нее дошло.

Да, все предыдущие месяцы были страшны: она боялась замкнутого пространства, ее мучило ощущение нереальности происходящего, она испытывала чисто животный страх. Но, как оказалось, это была всего лишь прелюдия к предстоящему суду.

Круглолицая женщина-полицейский с кривыми зубами вывела ее