Исправительный дом - Никки Френч

как Саймон Брокбэнк умудрился ухватить суть ее дела, запомнить многочисленные заявления, доказательства, записи с камер наблюдения и так четко доложить всю информацию присяжным. Он, конечно, время от времени заглядывал в свои заметки, но это было ради создания внешнего эффекта. А сама Табита, у которой было несколько месяцев, чтобы ознакомиться с материалами дела, разобраться, что к чему, до сих пор блуждала во мраке.

Нужно было взять себя в руки. Микаэла передала ей все документы, но сейчас Табита раскрыла свою растрепанную тетрадку и снова уткнулась в графики, рисунки и временные отсечки. Она разглядывала проставленные значки: звездочки, восклицательные знаки; она обводила и подчеркивала слова. Все казалось чистым безумием, все выглядело совершенно напрасным. Табита захлопнула блокнот и провалилась в сон.

Ей приснилось, что она снова в Окхэме, у себя дома. Кто-то постучал в дверь. Табита понимала, что не должна открывать ее, но все же впустила гостя. На пороге перед нею стоял Стюарт Риз. Тот самый Стюарт, но на пятнадцать лет моложе. Он поманил ее крючковатым пальцем. Позади Стюарта маячил школьный автобус. Табита вдруг увидела свое собственное лицо в треснувшем окне автобуса, свой раскрытый в немом крике рот. И тут на нее нахлынула шипящая, угольно-черная морская волна.

Табита проснулась и села на своем ложе. Во рту у нее пересохло, а голова была словно набита паутиной и видениями.

Глава 55

Когда Табита была еще совсем юной, она как-то попала на концерт одного комика, который показался ей настоящим мастером – он блестяще импровизировал, переходил с темы на тему, пользуясь приемом случайных ассоциаций, и искрометно реагировал на комментарии публики. Табита была так очарована его выступлением, что и следующим вечером снова пришла послушать его. Но, как оказалось, артист вовсе не импровизировал. Каждая его запинка, покашливание, эканье-мэканье были заранее заготовлены. И его реакция на возгласы из зрительного зала тоже была постановочной. Табита испытала разочарование, но в то же время невольно восхищалась мастерством выступавшего.

Слушая Саймона Брокбэнка, она не могла не отметить его несомненный актерский талант. Накануне ей казалось, что прокурор просто рассуждает, делится своими соображениями по поводу случившегося с присяжными. В своей речи он упомянул Лору Риз и обратил внимание на то, как тяжко было ей, прожившей с мужем тридцать пять лет, присутствовать на опознании тела супруга. Брокбэнк даже осекся, отпил воды из стакана, словно эмоции не давали ему, закаленному юристу-профессионалу, вымолвить хоть еще одно слово.

И вот теперь, на второй день заседания, Табита подметила те же надтреснутые нотки в его голосе и то, как Саймон демонстративно отпивал из своего стакана. Ей хотелось рассмеяться и крикнуть присяжным, что это все спектакль, постановка. Но она промолчала. Ей не хотелось, чтобы судья снова отложила слушание. Табита стала размышлять. Она обвела взглядом зал, где журналисты, вероятно, перемывали кости этой дуре, которая отказалась от адвокатской помощи, а потом посмотрела на места для посетителей. Народу заметно прибавилось, и все смотрели на нее как бы сверху вниз. Табита отвернулась и попыталась разглядеть лица новых присяжных. Заседатели сидели в два ряда слева от скамьи подсудимых. В заднем ряду она различила мужчину с залысиной, лет сорока, судя по всему, клерка среднего звена; рядом с ним сидела хипповатая женщина сильно за тридцать с огромными серьгами в ушах (Табита подумала, что они самодельные), которая часто моргала, что несколько нервировало; еще одна женщина, лет под тридцать, в платке, с круглым лицом – она то и дело безучастно поглядывала по сторонам; за нею суровая дама на пятом десятке, в ярко-розовой кофте; прыщавый парень лет двадцати в футболке и толстовке с капюшоном – юноше уже было явно скучно, хотя процесс толком даже не успел начаться; прилично одетый худощавый джентльмен лет пятидесяти, который честно старался не заснуть…

А вот первый ряд: элегантно одетая женщина, строгая прическа, строгие очки в черепаховой оправе, строгий темный костюм – не иначе, врач. Потом мужчина в клетчатой рубашке и с ухоженной бородой. Скорее всего, учитель географии… Опять женщина, лет шестидесяти на вид, в просторном цветастом платье; еще одна, лет под сорок, крупные коричневые бусы, свирепо изогнутые брови, смотрит враждебно; красавица лет сорока пяти в свитере кремового цвета, идеальный макияж – такой бы только в лосинах в конно-спортивном клубе на лошади гарцевать; какой-то явно молодящийся мужчина лет под сорок с затянутой в хвост шевелюрой… Какие разные лица, мужские и женские, разный цвет кожи и разный возраст. И каждое из них – отдельная вселенная, которую нужно исследовать и убедить в своей невиновности. Хоть бы понять, кто из них настроен к ней лояльно, а кто хочет крови. Но Табите все они казались недружелюбными, особенно та женщина с изогнутыми бровями. Встретившись взглядом с присяжными, Табита почувствовала, будто ее заперли в клетку, а снаружи укрепили табличку: «Табита Харди, убийца».

– Мисс Харди?

Табита встрепенулась. Разглядывая присяжных, она совсем забыла, где находится.

– Да?

– Представьте ваше заявление защиты, – сказала ей судья.

– Чего?

– Вам пора огласить ваше заявление защиты.

Табита огляделась в замешательстве. Саймон Брокбэнк сел на свое место, и теперь на нее глядели несколько десятков пар глаз, отвлекшись от раскрытых на столах ноутбуков. Но ей совершенно нечего было сказать им.

– Я что, должна говорить из клетки? – спросила Табита.

– Это предписано законом, – твердо заявила судья Мандей.

– Но у меня такое ощущение, что я говорю из коробки!

– И можете продолжать.

Табита глубоко вздохнула. Зачем ей было вообще раскрывать рот? А если бы она просто потеряла сознание? Она бросила взгляд на скамью присяжных – весь их состав глядел на нее. Присяжные словно оказались на свадьбе, когда жених сказал «нет». Пожалеют ли они ее? Скорее всего, не пожалеют…

– Все, что я доложу вам, может показаться странным, – сказала Табита. – Дело в том, что я защищаю себя сама, без адвоката.

– Прошу прощения, – отозвалась судья. – Я должна вас прервать. Мисс Харди, прошу вас очень внимательно следить за тем, что вы говорите.

Мандей повернулась к присяжным:

– Как вы уже поняли, мисс Харди решила защищать себя сама. Вам, вероятно, известно, что отказ от профессиональной юридической помощи в деле такой важности сам по себе необычен, но это свободный выбор самой мисс Харди. Она имеет на это полное право. И поэтому я хочу сказать две вещи: во-первых, некоторые судебные процедуры могут выглядеть менее формальными, – тут судья хмуро взглянула на Табиту. – А во-вторых, тот факт, что подсудимая выступает сама в свою защиту, не