Сыщик - Александр Бушков

— А что поделать? — пожал плечами Бестужев. —Сдаётся мне, ваши люди исправно выполняют ваши приказы? Точно так же и мои людиполучили приказ обеспечивать мою безопасность. Когда в окно помещения, где янаходился, полетела бомба… Что им оставалось делать? Логично?

— Пожалуй — пробурчал Гравашоль, по-прежнему поглядываянеприязненно. — Но какого чёрта вы перешли мне дорогу?

— Тысячу раз простите, Луи, — не без шутовствараскланялся Бестужев. — Но неужели вы настолько серьёзная персона, чтореволюционеры всех стран должны становиться перед вами навытяжку, как новобранецперед капралом?

— Изволите быть революционером? — с той же ирониейбросил Гравашоль.

— Надеюсь, вы не зарезервировали право на это понятиеисключительно за собой? — не менее иронично сказал Бестужев.

— Стало быть, революционер…

— Нет, полицейский, — безмятежно произнёсБестужев. — Мои люди у пресс-бюро действовали классическими полицейскимиметодами, да? Вы и в самом деле так полагаете?

Кое-чего он уже добился: перестал быть допрашиваемым.Несмотря на вопиющее неравенство в их положении, разговор приобретал некиечерты дискуссии…

— Ну-ну, не особенно мне тут, — буркнулГравашоль. — Пока что вы у меня в руках, а не наоборот. И Дунай — вот он,в двух шагах…

— Согласен, — сказал Бестужев. — Аргументдействительно веский. Но годится он, простите, только для трусов. А я не изпугливых, иначе занимался бы чем-то более мирным и безопасным…

— И всё равно, это вы у меня в руках…

— Не спорю, — сказал Бестужев. — Однако, каквы, должно быть, понимаете, у меня достаточно друзей, способных надлежащимобразом отплатить за мою безвременную кончину. Там, в пансионате, вы былинастолько неосторожны, что назвались… Вы думаете, если я исчезну, Боеваяорганизация будет очень уж долго ломать голову в поисках подозреваемого? Выполагаете, что они обратятся в суд с жалобой? Или полагаете, что память у нихкороткая? Если вы настолько уж горите желанием стать объектом охоты не толькополиции, но и наших боевиков… Вольному воля, месье…

— Зачем вам Штепанек?

— А вам? — моментально парировал Бестужев.

Насколько он мог судить, с тремя подручными Гравашоля,безмолвно торчавшими вокруг, произошёл некий перелом. Услышав, что чёрт ихдернул связаться со своим братом-революционером, они самую чуточкупеременились. Нет, они по-прежнему держали револьверы в руках и не сводили глазс Бестужева, но некий перелом в их сознании всё же произошёл — самую чуточку ихрасслабивший. И прекрасно…

— К какой партии принадлежите? — спросилГравашоль.

Бестужев засмеялся:

— Луи, вы же умный человек… Неужели у людей вроде нас свами есть документы, соответствующим образом заверенные партией? Такиедокументы бывают только у полицейских, а у революционеров их как-то не водится…У вас есть документ, что вы — именно Луи Гравашоль, руководительанархистов-унитаристов? Неужели? Я могу назваться кем угодно, вы всё равно не всостоянии проверить…

Он не боялся возможного теоретического диспута: в Охранномотделении имелась богатейшая библиотека: литература всех без исключенияреволюционных партий, какие только водятся. Сотрудникам прямо вменялось в обязанностьеё изучать, чтобы знать назубок политические платформы, теоретические воззренияи прочее. Так что Бестужев при необходимости мог назваться хоть эсером, хотьэсдеком (с учетом тех многочисленных фракций, на которые они расколоты) —и с большим знанием вопроса вести теоретический диспут.

— Сейчас я, конечно, проверить не в состоянии, —спокойно сказал Гравашоль. — В данный момент. Но я потребую встречи скем-то из вашего руководства, чтобы обсудить кое-какие насущные вопросы, а дотех пор, уж простите, вы будете пользоваться моим гостеприимством…

— Слишком далеко придётся ехать, — сказалБестужев.

— Не считайте меня ребенком, — возразилГравашоль. — Из какой бы страны вы ни были, к какой бы партии нипринадлежали, поездка получится не такой уж долгой. Большая часть деятелейпартий того направления, к какому принадлежим мы с вами, обычно пребывает вевропейской эмиграции, а не в своей стране…

Он был совершенно прав, именно так и обстояло. Делопринимало не самый весёлый оборот: стало ясно, что свободно уйти отсюдаБестужеву в любом случае не дадут. Членом какой бы партии он ни назвался.Пользоваться гостеприимством Гравашоля и далее ему совершенно не хотелось —всего через шесть-семь часов должен был отправиться варшавский скорый.Анархисты наверняка не подвергали его квартиру тщательному обыску, а значит, необнаружили тайник с запасным паспортом и железнодорожными билетами — иначеГравашоль давно бы об этом упомянул.

Итак, разойтись миром не получится. Никак не получится.Значит, пора предпринимать действия…

— Вам не кажется, что вы ведёте себя нагловато? —спросил он. — С какой стати руководство моей партии должно вступать с вамив какие-то переговоры?

— Потому что я так хочу, — отрезалГравашоль. — Потому что вы у меня в руках, и у вас есть только два пути:либо мы с вами отправимся к вашему руководству, либо вы отправитесь в недолгоеплаванье по Дунаю…

— Хотите приберечь аппарат только для себя?

— Предположим. Если у ваших есть другое мнение, мы какраз и обсудим этот предмет…

Как ни перебирал Бестужев варианты, ни один мирный неподходил. Предположим, он назовёт некую партию — и что же? Его потащат к томупредставителю руководства, что в данный момент находится ближе всего кВене, — и неизвестно ещё, удастся ли освободиться по дороге. Не говоря ужо том, что, назвав наобум партию, можешь столкнуться с тем, что Гравашолюкто-нибудь из её руководства прекрасно знаком: все эти нелегалы, от бомбистовдо мирных оппозиционеров, в сущности, напоминают жителей одной маленькойдеревушки, все они друг друга знают — ну, большинство — и заочно, и въяве…Бестужев спросил деловито:

— Вы в самом деле готовы обсудить вопрос об аппарате? Втом смысле, что готовы отказаться от единоличного им обладания? Он многимпринёс бы пользу…

— Там видно будет, — сказал Гравашоль. —Сейчас он мне нужнее, чем кому-либо…

— Вы полагаете? — спросил Бестужев. — Я несторонник анархизма, однако, как всякий революционер, уважаю взгляды людей,борющихся с тиранией. И тем не менее признавать за одной вашей партиеймонополию на важность задач… В конце концов, если вернуться к теоретическимосновам, то мы увидим…

Он произнёс несколько длиннейших фраз, насыщенных самой чтони на есть высокопробной теорией, поминал и Маркса, и Бакунина, и Лассаля.Краешком глаза видел, что головорезы Гравашоля совершенно заскучали, видя, чторазговор как-то незаметно перерастает в теоретическую дискуссию. Они непоходили на людей, очень уж вдумчиво интересовавшихся теорией, а также сутьюидейных разногласий меж революционными партиями.