Памятка убийцы - Алексей Викторович Макеев

Лиза! Мы незнакомы, но ты наверняка слышала от Глеба о его жуткой мамаше-монстре. Что ж. Мой слабохарактерный сын, как всегда, ошибается. Доказательство тому – это платье. Оно подарит тебе крылья в день свадьбы, чтобы легко и счастливо впорхнуть в нашу семью». Ничего себе слог!

Банин присвистнул, и Ангелина завладела карточкой:

– «P. S. Если будут вопросы о странном поведении Глеба, приезжай. Я единственная, кто поймет твои опасения и даст ответ. Двери моего дома в Пристанном и московской квартиры открыты для тебя и твоего ребенка в любое время». Что за черт?!

– Бери выше. Это послание самого Сатаны.

– На минималках? – Ангелина снисходительно улыбнулась.

– Как минимум, – мрачно ответил Банин.

Ангелина растерялась:

– А кто такая эта мать Глеба?

– Известная детская писательница, которая снимает дом в Пристанном многие годы. В селе слыла Салтычихой, потому что тиранила детей и даже собаку. Отсидела за доведение дочери до самоубийства.

– Сестры Глеба.

– Младшей. Он упек за это мать в тюрьму.

– Ну и семейка!

– Ты хотела сказать «наследственность»? Лиза не была беременна. Патологоанатомы, в том числе Береговы, не говорят об этом ни слова. Глеб тоже.

– Я знаю. Папка бы сказала мне.

– Почему?

– Ну, не знаю. – Она закатила глаза, а потом в упор посмотрела на него. – Может быть, потому, что мы дружили? Это тебе не приходит в голову?!

– Слушай, мы все в первую очередь полицейские, следователи. А потом уже, если повезет, друзья.

Ангелине вдруг стало обидно. Она, как в школе, почувствовала себя недостойной чьей-то крутой компании, чьего-то ценного доверия. Почему для всех, кроме мертвых, которые становятся красивыми благодаря ей, Ангелина оказывается лишней, нежеланной, чужой?! Нужно было сделать что-то отчаянное, и она почти закричала Паше в лицо:

– Потому что я ей сказала!

– Что сказала?.. – Он осекся. – А-а-а!.. О-о-о!.. А?!

– Какая содержательная реакция! – Ангелина всхлипнула.

– Я просто без цветов.

– И без кольца?

Он опешил, и Ангелина протестующе замахала руками:

– Я не то имела в виду! Я не хочу замуж. То есть хочу. Но не таким способом.

Он схватил похоронный букет.

– Дорогая Ангелина!.. Так, подожди! Надо на коленях! – Он неловко бухнулся на пол, оказавшись посреди матерчатой полянки кладбищенских незабудок по пятьдесят рублей за букет.

– Час от часу не легче! – Ангелина смеялась, хотя в ее глазах еще были слезы.

– Ангелина Валерьевна Лапина! – выдохнул Банин. – Выходи за меня, пожалуйста!

– Ты не должен это делать только ради ребенка. – Она почувствовала прилив гордости. – Я востребованный специалист, и мы не умрем с голоду.

– Мои жена и неродившийся ребенок не будут гримировать трупы.

– Я всегда знала, что ты относишься к моей работе с пренебрежением.

– Это я к трупным ядам отношусь с опасением! А к тебе и всему, что ты делаешь, – с любовью и уважением.

Она отвернулась, вытирая слезы.

– Ангелин, слушай! Я хочу жениться на тебе. Ты меня поражаешь тем, что будто создана из противоречий, но чудесным образом совпадаешь со мной. И… И наш ребенок будет маленьким владыкой подземного царства. Но это все не важно! Я и Сатану от тебя выращу. Только плакать прекрати, пожалуйста! Мне и так страшно.

– Страшно? – Она удивленно повернулась к нему.

– Страшно. Потому что Глеб свою любимую вмиг потерял. Из-за нашей дурацкой работы.

– Я, между прочим, тоже подругу потеряла. Так что лучше вернись к своей дурацкой работе. И принеси мне голову ее убийцы на блюде!

– Даже так?!

Она приложила его руку к животу и широко улыбнулась.

– Тогда мы с малышом будем в безопасности.

– Ради этого – все, что захочешь. Даже уши убийцы Кеннеди.

– А вот это… – она зажала рот и бросилась в туалет, – было лишнее.

– Ангели-и-иш? – Он прислушался. – Милая!

Он помахал рукой и заметил, что по-прежнему держит венок от агентства.

– Любимая? Я за нормальными цветами съезжу? А эти лилии как-то…

В туалете грозно зашумела вода.

– Понял, понял!

Он еще раз прочитал записку и сделал ее фото для московских коллег. А вскоре получил знак с поднятым вверх большим пальцем от Гурова.

* * *

– Лев Иванович! Без вас никак! – Голос Верочки, секретарши Орлова, еще звучал в ушах Гурова, когда он входил в кабинет к начальнику. Тот устал безрезультатно распекать Крячко и жаждал новой жертвы, мысленно капитулируя перед начальством. Ведь убийство психолога Юлии Юнг так и не сдвинулось с мертвой – во всех отношениях – точки.

– Есть там хоть кто-то, – Орлов поднял усталый взгляд на вошедшего Гурова, – на кого вы с Крячко реальную ставку делаете?

– Да на всех, – хмыкнул Гуров, кивнув на разбросанные по столу начальника фотографии подозреваемых. – Там маньяк на маньяке сидит и маньяком погоняет.

– Например? А то послушать Крячко, ни проблеска надежды…

– Да в том-то и дело, что там все… – попытался оправдаться Крячко.

– …больные, – закончил Гуров.

– Это прекрасно! – потер руки Орлов. – Давайте конкретику!

– Мне больше всех нравится, – скривился Гуров, – сынок чиновника из МИД. Станислав Родионович Стулов. Двадцати лет от роду. Вырос на ведомственной даче с двумя нянями. Увлечен папиным автопарком «Феррари». И собственным обсессивно-компульсивным расстройством. С трех лет в терапии. Юлия – его двадцатый психолог. Он их коллекционирует.

– Мило, – расплылся в улыбке Орлов. – Люблю таких. Наш человек!

Гуров положил перед ним фото смазливого молодого человека с мечтательно-порочными глазами цвета светлой бирюзы под темной линией бровей, аккуратно очерченными, бледными, сухими губами и белокурыми вьющимися волосами до плеч, которые как будто золотил упавший откуда-то мягкий весенний свет.

– Я с ним встречался, – вздохнул Крячко. – Чарующе нежный товарищ. Женщины, особенно сокурсницы из МГИМО, слетаются как пчелы на мед.

– Он для них, наверное, как принц Уильям для простолюдинок в своем университете, – кивнул Орлов.

– Лучше, – пожал плечами Крячко. – У меня дочери. Обе утверждают, что принц-то лысоват. И вообще в мамашу нервический. Любовница эта его, маркиза Чафли, ни рыба ни мясо как-то…

– Чамли, – хмыкнул Гуров. – «Чафли» – это вафли из забегаловки с фольгированными шарами, где мы по утрам сидим.

– Это где день рождения моей пятилетней внучки устраивали? – Орлов полез в телефон.

Гуров и Крячко смущенно переглянулись.

– Замнем для ясности, – понимающе кивнул Орлов. – Мужчины! – Он с трудом подавил смешок. – Давайте вернемся к делу. Что еще об этом херувимчике скажете?

– Раз в неделю, – ответил Гуров, – эта реинкарнация Сергея Есенина делилась с Юлией Юнг навязчивыми мыслями о том, как насилует и режет на ремни, мягко говоря, пожилых вахтерш из дома «Известий», где проживает в доставшейся от бабушки квартире.

– На ремни – это, надеюсь, образно? Связь посредством эротических фантазий между бабушками и теми, кто сидит в предбаннике ее роскошных апартаментов,